– Если тебе неймется изображать Камиля, – выпалила Аннетта сердито, – хотя бы изображай его правильно. Иначе ненароком вывихнешь шею.
Адель хихикнула, прикрывая рот рукой.
– Это делается так. – Аннетта продемонстрировала, как именно это делается. – Запрокидываешь голову и только потом отбрасываешь волосы с глаз. Это разные движения.
Ухмыльнувшись, Люсиль повторила ее жест.
– Теперь похоже. Адель, иди сюда. Встань, иначе не получится.
Три женщины столкнулись у зеркала, прыснули от смеха и скоро уже заливались истерическим хохотом.
– Есть еще один способ, – сказала Люсиль. – Прочь с дороги, льстецы, я покажу.
Стерев улыбку с лица, она уставилась в зеркало исполненным восторженного обожания взором и легким щелчком откинула воображаемую прядь.
– Тупица, – сказала ее мать. – Ты неправильно дергаешь запястьем. Где были твои глаза?
Люсиль широко распахнула глаза и посмотрела на нее взглядом Камиля.
– Я только вчера родилась на свет, – жалобно промолвила она.
Адель с матерью согнулись от смеха. Адель упала на кровать Аннетты и всхлипывала в подушку.
– Ну хватит, прекратите, – взмолилась Аннетта.
Ее прическа растрепалась, слезы прочертили дорожки сквозь румяна. Люсиль осела на пол и колотила по ковру кулачком.
– Я сейчас умру, – сказала она.
Это было таким облегчением! После того, как за несколько месяцев они едва ли перемолвились парой слов. Женщины встали с пола и постарались привести себя в порядок, но не успели взять со столика пудру и духи, как приступ безудержного хохота вновь сотряс их тела. Целый вечер они не могли успокоиться.
– Мэтр Дантон, вы знакомы с Максимилианом Робеспьером? – спросила Аннетта и была вынуждена отвести взгляд: на глаза навернулись слезы, губы задрожали, и она едва не расхохоталась гостю в лицо.
Мэтр Дантон имел обыкновение свирепо упирать руку в бок и хмуриться, рассуждая о погоде и других столь же банальных материях. Депутат Максимилиан Робеспьер обладал курьезными умениями не моргать и растекаться вдоль мебели. Интересно, подскочил бы он, увидев мышь? Про себя умирая от хохота, Аннетта оставила их важничать и надувать щеки.
– Где вы теперь живете? – спросил Дантон.
– На улице Сентонж в квартале Маре.
– Удобно устроились?
Робеспьер не ответил. Он понятия не имел, что значит «удобно» в представлении Дантона, поэтому любой ответ выглядел бессмысленным. Сомнения подобного рода всегда отравляли ему самый простой разговор. К счастью, Дантон в ответе не нуждался.
– Кажется, большинство депутатов не рады возвращению в Париж, – заметил он.
– Большинство из них и так бывают в Париже нечасто. А когда приезжают, то занимаются тем, что сидят и обсуждают тонкости осветления вина и откорма свиней.