– А оказалось, революция – это мсье Робеспьер с его слабым зрением и провинциальным акцентом.
– И люди, обсуждающие банковские счета.
– Кто насплетничал вам о моих делах?
– Стены и воротные столбы, мсье Дантон. – Аннетта замялась, коснулась его руки. – Расскажите мне что-нибудь. Вам не нравится Макс?
– Не нравится? – Он вроде бы удивился. – Ничего подобного. При нем мне порой бывает не по себе, не стану отрицать. Он требует от людей слишком многого. А вы, его будущая теща, способны соответствовать его высоким стандартам?
– Ах, ничего еще не определено.
– Адель не может решиться?
– Вопрос не был задан.
– Значит, это то, что называют взаимопониманием, – сказал Дантон.
– Не знаю, считает ли Макс, что сделал ей предложение. Впрочем, нет, мне лучше об этом не высказываться. Не поднимайте так брови. Откуда обыкновенной женщине знать, что на уме у депутата?
– Нет больше обыкновенных женщин. На прошлой неделе на меня налетели ваши потенциальные зятья. Мне было сказано, что женщины во всем равны мужчинам. Им не хватает только равных возможностей.
– Да, – сказала Аннетта. – Эти идеи проталкивает самоуверенная девчонка Луиза Робер, которая не сознает, что затеяла. Не понимаю, зачем мужчины доказывают, что женщины им равны? Это противоречит их интересам.
– Только не интересам Робеспьера. Камиль говорит, что мы предоставим женщинам избирательное право. Вскоре мы увидим их в Школе верховой езды в черных шляпах, с папками под мышкой, бубнящими о системе налогообложения.
– И жизнь станет еще прозаичнее.
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Возможно, все наши грязные маленькие трагедии еще впереди.
Так есть ли у революции философия, размышляла Люсиль, есть ли у нее будущее?
Робеспьера она спросить не осмеливалась – иначе он весь вечер вещал бы про Общую волю. Камиль разразился бы содержательной и логически безупречной двухчасовой лекцией о Римской республике. Поэтому Люсиль спросила Дантона.
– Конечно, у нее есть философия, – серьезно ответил он. – Хватай, что можешь, и беги, пока не отняли.
Декабрь 1790 года. Клод изменил свое решение. Это случилось в зловещий декабрьский день, когда чугунные, набухшие снегом облака цеплялись за городские крыши и дымоходы.
– Я больше не в силах этого выносить, – заявил он. – Пусть женятся, пока не довели меня до могилы. Угрозы, слезы, обещания, ультиматумы… еще один такой год, да что там, еще одну такую неделю я просто не переживу. Мне следовало проявить твердость раньше, теперь уже поздно. Мы должны сохранить лицо, Аннетта.
И Аннетта пошла к дочери. Люсиль что-то писала. Она резко и виновато вскинула глаза и закрыла рукой написанное. На странице растекалось чернильное пятно.