– И весьма полезно, – добавила она.
– Думаю, господа, – сказал Ролан, – вы можете смело поздравить себя с этой затеей. Как видите, моя супруга – женщина образованная и разумная. – Он довольно посмотрел на нее сверху вниз, словно на дочь, которая делала первые шаги.
Ее лицо просияло.
– Оказаться в Париже после стольких лет, – промолвила мадам Ролан. – Годами я наблюдала, училась, спорила, негодовала, – сама с собой. Я жаждала обрести веру, и все мои надежды были связаны с установлением республики. И теперь я здесь, и это вот-вот свершится. – Она улыбнулась мужчинам, сверкнув ровными белыми зубами, которыми так гордилась. – Ждать осталось недолго.
В конце марта Дантон встретил Мирабо в мэрии, около трех пополудни. Граф прислонился к стене, приоткрыв рот, словно задыхался от усилий. Дантон остановился. Он заметил – и не только он, в последнее время это заметили многие, – как изменился граф с их последней встречи.
– Мирабо…
Граф страдальчески улыбнулся:
– Вам не следует так меня называть. Теперь мое имя Рикетти. Национальное собрание отменило титулы. Декрет поддержал Мари Жозеф Поль Ив Рок Жильбер дю Мотье, бывший маркиз Лафайет, а сын сапожника аббат Мори выступил против…
– Вы здоровы?
– Да, – ответил Мирабо. – Нет. Нет, сказать по правде, Дантон, я болен. Я чувствую боль… здесь… и зрение садится…
– Вы были у доктора?
– И не у одного. Все твердят о холерическом темпераменте и советуют припарки. Знаете, Дантон, о чем я думаю в эти дни?
На лице графа застыло смятение.
– Вам следует отдохнуть, по крайней мере, сесть в кресло. – Дантон чувствовал, что невольно обращается к Мирабо словно к старику или ребенку.
– Не нужно кресла, просто выслушайте меня. – Он положил руку на плечо Дантона. – Я думаю о смерти старого короля. Мне говорили, что, когда он умер, – Мирабо провел другой рукой по лицу, – долго не могли найти никого, кто согласился бы завернуть труп в саван. Вонь была настолько ужасной, и выглядел труп так отвратительно, что никто из членов семьи не решился подойти, опасаясь заразы, а слуги отказывались. В конце концов нашли каких-то бедных работников – уж не знаю, сколько им заплатили, – и те засунули тело в гроб. Так завершилась жизнь короля. Говорят, один из работников впоследствии помер. Не знаю, правда ли это. Когда гроб несли в склеп, люди стояли вдоль дороги, плевались и выкрикивали оскорбления: «Вот идет дамский угодник!» – Он поднял к Дантону разгневанное лицо. – Боже милостивый, они считают, что неуязвимы! Они правят милостью Господней и на этом основании считают, будто Бог у них в кармане. Они не прислушиваются к моим советам, к моим взвешенным, честным, исполненным самых благих намерений советам! Я хочу спасти их, и только я на это способен. Они думают, что имеют право пренебрегать здравым смыслом и человечностью. – Мирабо выглядел стариком, его изрытое оспинами лицо пылало румянцем, но кожа под ним была землистого цвета. – А я так смертельно устал. Время вышло, Дантон, и если бы я верил в медленный яд, то решил бы, что меня отравили, я чувствую, что умираю по частям.