– Поднялись? – с беспокойством спрашивает сержант.
Тот мотает головой, оглядывает Горгеля и становится на колени возле раненого, отгоняя от него мух.
– Как твой нога, сирджант? – участливо спрашивает он.
– Погано, однако я уже привык. На-ка вот, глянь…
Мавр осторожно ощупывает ногу, а потом, сдвинув перевязку, принюхивается к ране. Снова прикрывает бинтом и, пощипывая усы грязными ногтями, угрюмо качает головой.
– Суайа-суайа… – говорит он.
– Скажи по-человечески.
– Опухлая… Нехорошая.
– Что значит «нехорошая»?
– Немножко почернела.
– Ладно.
– Не нравится мне, клянусь. Болит тебе сильно?
– Ясное дело, болит.
Мавр кладет ему ладонь на лоб, но сержант отдергивает голову.
– Жар большой…
– Жарко тут, вот и жар. И жрать хочется, и пить… Мозги мне не долби, сделай милость.
– По-хорошему, надо вытащить тебя отсюда… Быстро-быстро. Ногу лечить надо.
– Только ему не говори, – показывает сержант на Горгеля. – А то он уже прямо весь извелся, соображая, под каким бы предлогом смыться отсюда.
– Я могу снести в ближайшую санчасть, – откликается тот.
– Ближайшую? – с неприятным скрипучим смешком отвечает сержант. – Слышь, не смеши меня. А то поперхнусь.
– Есть наверняка где-нибудь. Не может быть, чтоб нас расколошматили…
– Много ты понимаешь… Молчи уж.
Между скал – опять какой-то шум. Горгель оборачивается и видит майора Индурайна, командира почти поголовно уничтоженного батальона регуларес, – он спускается по склону с явной целью проверить, сколько осталось людей и боеприпасов. Он тоже весь в густой пыли, френч разодран, волосы всклокочены, бинты вокруг головы стали черными. Горгель вспоминает, каким он был двое суток назад, когда организовывал оборону Кастельетса. И кажется, с тех пор не знал ни минуты покоя.
– Ну как вы тут? – спрашивает он.
Покрасневшие глаза на лице, покрытом застывшей маской пыли и пороховой копоти, всматриваются в каждого поочередно, и надежды в них немного. Сержант с усилием пытается приподняться, но, скривившись от боли, вновь падает:
– Да хреново, господин майор. Гранаты все вышли, патроны на исходе.
– Боеприпасов нет. И послать за ними некого.
– Сколько нас осталось?
Майор показывает на Селимана, который улыбается от уха до уха:
– Как он себя проявил?
– Надежный малый. Ветеран, не трус.
– Вот как?
– Да. А вот в этом я не уверен.
Быстрым взглядом окинув Горгеля – да не один же я такой на этой высотке, думает тот, – майор становится на колени, чтобы поближе взглянуть на рану сержанта. И, осмотрев ее, не произносит ни слова. Потом поднимается и пожимает плечами, как бы смиряясь с неизбежным.