Бывший плотник бледнеет:
– Чего? Вы о чем?
– Голосовал за левых.
– А он-то откуда может знать?
– Короче, надо это дело прояснить.
– Да нечего тут прояснять, сержант.
– Господин сержант.
– Нечего, говорю, тут прояснять, господин сержант. Я воюю за националистов с июля тридцать шестого.
– А предъяви-ка свои документики.
Горгель машинально ощупывает свои карманы:
– Нету. Потерял во всем этом бардаке.
– Да что ты говоришь? Бывает же такое! Где призывался?
– В Севилье.
– А-а, ну тогда понятно, почему ты оказался у нас, а не у красных. Много бессовестных тварей сперва вскидывали кулак к виску, а потом ладонь к козырьку.
Горгель растерян, язык у него заплетается.
– Послушайте… – начинает он и осекается.
Сержант хмуро глядит на него:
– Ну?
– Тут путаница какая-то… – выговаривает Горгель наконец. – Я в Кастельетсе еще до того, как бои начались… Потом дрался в самом городе, и на высоте – вон той, ближней, – и на Файонском шоссе…
– Сказать можно все, что угодно.
Горгель оборачивается к Селиману:
– Подтверди же, что это чистая правда.
Мавр кивает энергично и с достоинством:
– Сирджант, правда он сказал. Клянусь. Я видел – он хорошо воевал нашу войну и убивал красных собак.
– Тебя, Хамидка, вообще не спрашивают, – еле удостоив его взглядом, отвечает сержант. – Молчи.
Но мавр не сдается. Чернейшие глаза горят негодованием.
– Не буду молчать! Звать меня не Хамид, а Селиман аль-Баруди, солдат нерегулярной пехоты. А он – наш воин, воин святого Франко, я ручается за него.
Сержант окидывает его быстрым пренебрежительным взглядом с ног до головы:
– И тебе веры нет. Знаем мы вас. Ваше племя гораздо брехать.
– Я большую правду говорить! Клянусь прахом отца и своими глазами – он вел себя достойно, сирджант. Слово даю.
– А вот мы сейчас и проверим, достойно или нет… Винтовку! – резко говорит сержант.
Горгель ошеломлен:
– Что?
– Винтовку сюда, живо! Оглох, что ли?
– Повторяю, я…
Сержант, потеряв терпение, с досадой срывает у Горгеля с плеча его маузер и толкает его к оврагу.
– Шевелись, твою мать.
Ошеломленный Горгель, остро сознавая свое бессилие, на подгибающихся ногах покорно идет туда, куда его толкают. Селиман, продолжая возмущаться, не отстает от них, пытается задержать, пока наконец сержант с угрозой не поворачивается к нему и резким движением не стряхивает его руку:
– А ты, Хамидка, закрой пасть и не суйся, куда не надо. Не то, богом клянусь, загоню в стойло вместе с этим.
Пато Монсон крутит ручку полевого телефона, вызывает штаб бригады и докладывает Экспосито:
– Связь восстановлена.
Сержант проверяет, кивает и зовет Гамбо Лагуну, который стоит неподалеку. Тот торопливо подходит – весь ожидание.