– Это Бухарин? – спрашивает он глумливо.
– Это Ленин.
– Да не свисти.
– Слово даю.
– Выдумываешь на ходу, Рамиро. Я прочел все его тридцать семь томов, а такого не встречал.
– Говорю тебе, это Ленин. И в конце концов, партия…
– Ты задолбал своей партией, мать ее… И не пепели меня комиссарским взглядом. Мы с тобой на высоте Пепе.
Гарсия вновь берется за газету. Серигот подходит к нему и делает вид, что читает из-за его плеча.
– О-о как… Вот это славно. Все министры подписали кодекс поведения государственных служащих. Пункт первый – выиграть войну. Пункт второй – не подходить к линии фронта ближе десяти километров. Пункт третий – не принимать подарков.
Гарсия раздраженно отдергивает газету:
– Кончай, Симон, свои шуточки.
– Да уж какие тут шуточки… – Серигот подмигивает Ортуньо и Гамбо. – Следующий правительственный кризис на самом деле будет, когда перевернется грузовик с мясом и все свиньи разбегутся.
– Ты правда достал уже!
Лейтенант Ортуньо выходит из-под навеса: слышно, как, удаляясь, он насвистывает «Вздохи Испании».
– Хороший он мужик, – говорит Серигот, который, вытащив из кармана ложку, наливает себе супу в алюминиевую миску.
– Да.
– А ведь был до войны кондуктором трамвая. Можешь себе представить? Ручаюсь, у него не было ни одного безбилетника.
– Да вот могу. Что бы он ни делал, он все делает первоклассно.
Они подсаживаются к Гарсии, который отложил газету и взялся за очень засаленную книгу. Назойливо звенят москиты. Гамбо смотрит, что читает комиссар.
– Могут возникать ситуации, когда интересы всего человечества уступают свой приоритет интересам класса пролетариев, – читает он вслух. – Слушай, Рамиро, неужели ты никогда не устаешь от этого?
Комиссар, с улыбкой воздев указательный палец, отвечает как на митинге:
– Революционная теория, товарищ майор, неотделима от революционной практики.
– Свобода чтения, товарищ комиссар, столь драгоценна, что должна быть нормирована.
– И что делать?
– Спроси лучше, чего не делать.
– До печенок достали, ленинцы трепаные, – говорит Серигот, который, покончив с супом, берется за телефон и без особой надежды на успех крутит ручку.
– Ответственный политик должен следить, чтобы теория была хорошо смазана, – оправдывается Гарсия. – А уж потом армия задаст вопросы.
Серигот мрачно опускает трубку на рычаг:
– Ага… Особенно когда сможет вернуться домой.
Майор, прихлопнув москита на шее, смотрит на ладонь с кровавым пятнышком. Снимает ремень и портупею, разворачивает карту, лежащую у телефона, и долго вглядывается в нее, хмурит брови, взвешивая и оценивая темноту, расстояние и время, которое понадобится, чтобы преодолеть их. Если завтра к ночи на Рамбле останутся только франкисты и убитые, два километра, нужных, чтобы вырваться из окружения, покажутся бесконечными. Под ложечкой сосет – и не от голода, хоть Гамбо и хочется есть, и он пытается отвлечься и думать о чем-нибудь другом. О жене, от которой нет вестей с тех пор, как пал Северный фронт. О сыне и дочери, чьи фотографии он носит под клеенчатым чехлом фуражки; дети в безопасности: находятся в Советском Союзе, в детском доме под Минском.