– Сколько же бойцов у тебя осталось? – осведомилась Вивиан.
– Двадцать семь моих. И одиннадцать испанцев.
– Всего?
– Всего.
– А где же остальные? – спросила она и, еще не успев договорить, поняла, что сморозила глупость.
О’Даффи, приподняв раненую руку, показал в сторону сосновой рощи:
– Остались на высоте или вон там лежат.
– И капитан Манси?
– Убит.
С этими словами ирландец достал из кожаного футляра свой театральный, отделанный перламутром бинокль, навел его на противоположный берег.
– Надо вам отсюда отваливать, – сделал он вывод.
– Не на чем, – сообщил присоединившийся к ним Педро. – Ни в одну лодку не сесть.
О’Даффи спрятал бинокль и оглядел теснившихся у воды людей. Усталого вида, перемазанный глиной испанский лейтенант с пистолетом в руке пытался как-то упорядочить этот хаос – выстроить солдат, чтобы грузились в лодки по очереди, пропуская вперед раненых. В сопровождении Педро ирландец пробился к нему, показал на корреспондентов. Лейтенант поначалу был совсем не расположен к сотрудничеству, тем более что раньше уже отказал иностранцам – и в довольно грубой форме. Однако О’Даффи повысил голос, стал бурно жестикулировать, показал на свои знаки различия, и тот в конце концов уступил. Тогда О’Даффи знаком подозвал Вивиан и Табба.
– Садитесь в ближайший баркас, – сообщил он.
– Вместе с Педро?
– Да. Лейтенант внял голосу разума. Вы же представители иностранной прессы.
– В таком случае до встречи на том берегу, – сказал Табб, протягивая ему руку.
Капитан – глаза его ничего не выражали – печально улыбнулся:
– Разумеется. Будете мне должны стаканчик в баре «Мажестик».
– Мы должны тебе много больше, – сказала Вивиан.
– Желательно джин-тоник. Лучше – «Гордонс».
– Договорились.
Она поцеловала его в щеку, почувствовав на губах шершавую, щетинистую кожу. Потом О’Даффи ушел не оглядываясь, а журналисты и Педро, прошлепав по прибрежной глине, по пояс в воде добрались до лодки, так набитой людьми, что она осела в воду до самых бортов, отчего гребцам трудно было ворочать веслами. До другого берега добирались минут двадцать, и все смотрели в небо, опасаясь, что вот-вот появятся фашистские самолеты, а высадились уже на закате, и его золотисто-красные облака отражались в воде. Потом пришла ночь, которую они, вымокшие и измученные, провели под одеялами в «альфе-ромео» – машина, по счастью, никому не приглянулась и ждала их там, где шесть дней назад ее оставили.
Вивиан отодвигает машинку, вытягивает затекшие ноги, откидывается на колесо и наслаждается сигаретой. Педро и два офицера уходят, а Табб направляется к ней. Не присаживаясь, нависает над ней, накрывает ее своей тенью, глядит на нее сверху вниз. Вивиан поднимает к нему лицо, приставив ладонь козырьком ко лбу.