– Чудесный, – откликается Табб. – Тем больней смотреть, как он сражается и гибнет. Такой беспросветно непросвещенный, невежественный, такой гордый…
– Такой отважный и стойкий.
– Да. Италия стоит на коленях перед этим клоуном Муссолини. Германия – как зловещий автомат, послушна воле нацистов, западные демократии стараются смотреть в другую сторону, не замечая ни Сталина, ни Гитлера, и даже Великобритания разводит с фашизмом китайские церемонии…
– Да и мои соотечественники ведут себя так, словно их это не касается.
Табб кивает. Достает из кармана и кладет на колени потрепанный блокнот. С карандашом в руке смотрит на чистую страницу.
– Иногда мне кажется, что одни испанцы сохранили здравость рассудка. Они понимают, что суть гражданской войны в том, что ты знаешь, кого убиваешь. И потому они не сдаются, не идут на компромисс и делают то, на что другие не решаются и что считают ненужным, – вступают в бой. Они преподают урок миру, который вроде бы не опасается того, что «Майн кампф» заменит Библию. И потому, несмотря на все их пороки и вопреки всем несчастьям, которые они сами на себя навлекают, я все равно восхищаюсь этими сволочами – темными, гордыми, сбитыми с толку и непреклонными.
Окинув взглядом Вивиан, он склоняется над блокнотом и начинает писать.
– Страшно подумать, что ждет их в случае поражения.
Сержант Владимир с военной медалью на груди, с четырьмя нашивками за ранения на рукаве, пятую уже не получит. Его убивают поздним утром, когда Легион атакует дом за домом в том узком пространстве Кастельетса, где еще держатся республиканцы. В легионеров, только что ворвавшихся в двухэтажное здание, откуда-то сверху летит граната-лимонка. Падает у самой лестницы, крутится и дымится, и солдаты, пока не взорвалась, кидаются в разные стороны, ища, где бы укрыться, а Сантьяго Пардейро видит, как сержант хватает ее и собирается швырнуть обратно. От взрыва ему отрывает руку по плечо, засыпает гипсовой крошкой и осколками.
– Скорей тащите его отсюда! – кричит Пардейро.
Покуда легионеры бьют из винтовок в пролет лестницы, другие подхватывают сержанта, выволакивают в безопасное место, оставляя на полу длинный кровавый след. Лейтенант склоняется над русским, чтобы перевязать его, но рана слишком тяжела: взрыв превратил руку в красноватые рваные волокна, размозжил кость, перебил артерию так близко к плечу, что жгут не наложить. Владимир истекает кровью: он в шоке, глаза помутнели, впалые щеки выбелены пылью, а когда Пардейро пытается нащупать пульс на запястье неповрежденной руки, он чувствует, как она холодна. Подняв голову, он видит вокруг грязные, закопченные лица своих бойцов.