Они огибают кусты и видят труп, который, судя по тому, как жутко он выглядит, пролежал здесь уже несколько дней. Не сразу и узнаешь – молод был убитый или стар, республиканец это или франкист. Оружия при нем нет, но к пряжке пояса прикреплена граната.
– Наш или ихний? – спрашивает Горгель, закрывая ладонью нос и рот.
Селиман без колебаний кладет винтовку с курицей на землю, опускается на колени рядом с трупом, оглядывает его с головы до ног, не обращая внимания на вьющихся роем мух. Потом пожимает плечами:
– Граната – русский.
Сорвав веточку, он стряхивает червей, ползающих по одежде убитого, и обшаривает его карманы.
– Все сгодится…
Бумажник, зажигалка, нож. Все это он откладывает в сторону. Потом вынимает из бумажника две фотографии, четыре купюры по пять песет, раскрывает удостоверение. Отбрасывает все это, снова обшаривает убитого и с торжеством поднимает над головой сорванную с его шеи золотую цепочку с миниатюрными серпом и молотом. На левой руке у него – золотое кольцо, но палец так распух, что снять его невозможно, и мавр без колебаний отрубает его. Потом берется за часы на левом запястье.
– Ну хватит, Селиман, – протестует Горгель, по-прежнему зажимая рот и нос. – Кончай с этой хренью.
– Спокойно будь, друг! К нам приходит удача.
Он глядит на часы, встряхивает их, подкручивает головку завода, подносит их к уху – и довольно улыбается. Потом достает из кармана платок, заворачивает в него свои сокровища, берет винтовку и поднимается:
– Ну пошли.
Отойдя на несколько шагов, Горгель наконец отнимает ладонь от лица, глубоко вздыхает, чтобы прочистить ноздри и легкие. От воспоминания о червях сводит желудок.
– Я не узнаю себя самого, Селиман.
Мавр благодушно улыбается. Привязанная за лапы к шомполу, вниз головой висит курица.
– Знает один только Всевышний, который все видит. Знает, кто мы.
– Мы совершаем гнусности.
– Гнусности?
– Ну, гадкие, подлые поступки.
Мавр задумывается на миг.
– Но мы с тобой делали хорошее, земляк… Воевали храбро. Так ведь и было, прахом отца клянусь…
– Меня, например, заставили.
– Это не важно – заставили или нет. Мужчина должен сражаться, когда должен. Женщины остаются дома с дети и старики, а мужчины воюют. Выходят искать денег или еды – и за это воюют. А когда воюют, делают и хорошее и плохое. Судьба.
– Насчет плохого я вроде бы все знаю. Расскажи мне о хорошем, а?
Селиман смотрит искоса, пытаясь понять, всерьез ли это сказано.
– Странно, что ты такое говоришь, когда мы столько много дней вместе, – говорит он наконец. – Когда ты на война, воюешь за свою честь, за начальников и товарищей… А не только за деньги и еда. Из души твоей идет мрак, но идет и свет, я точно тебе говорю. И ты гордишься тем, что ты мужчина и ведешь себя как мужчина. Война – это величайшее испытание, которое устраивает Всевышний.