Она стала знаменита в год революции. И позднее слава её (дурная ли, добрая ли) будет, не убывая, расти. О ней напишут мемуары, издадут книги, снимут фильмы. Но увидеть её живую, понять из этих рассказов, каким человеком, какой женщиной она была – как-то не получается. Всюду одни глаголы – «создала», «выступила», «написала» – и никаких прилагательных. Та же, кстати говоря, ситуация, что и в её беллетристической прозе: персонажи всё время что-то делают, а черт и выражений их лиц не разобрать. Самые простые вопросы: добрая она была или злая, нежная или жестокая, весёлая или меланхоличная – остаются без ответа. Личные дневники и письма мало помогают почувствовать её образ. Тексты деловые, прагматичные, тоже насыщенные глаголами. Маска деятельницы, эмансипированной женщины, у которой нет ни слабостей, ни личной жизни. Исключение – письма к сыну и к ближайшим подругам. Тут, наоборот, избыток уменьшительно-ласкательных суффиксов. Сыну Михаилу, уже взрослому: «Хохлёныш», «Хохлинька», «Мимулёк», «целую мордочку моего Хохлиньки». Подпись: «твоя Муру». Ближайшей подруге-конфидентке Татьяне Щепкиной-Куперник: «Танюсик», «сестричка дорогая», «целую глазки». Тон этот совершенно не меняется с годами: пятидесятилетняя Коллонтай, член ЦК РКП(б), полпред СССР в Норвегии, изъясняется точно так же, как осьмнадцатилетняя барышня. Опять ощущение, что видишь не лицо, а маску.
Трудно понять, какой она была в детстве, в юности. Её детство и юность были предельно благополучными. Любящий отец, умная мать. Обеспеченность, достаток. Блестящий круг общения. Во всём этом – запрограммированность прекрасного будущего и очень мало разнообразия. От её воспоминаний о ранних годах веет умилением и скукой. С одной стороны – далёкое милое детство, с другой – чёрт бы побрал эту добропорядочную жизнь, в которой девочка должна играть с девочками в куклы, потом стать девушкой, научиться ахать, восхищаться, секретничать с подругами и мечтать о молодом офицере, потом выйти замуж, растить детей, таких же благопристойно-запрограммированных…
Бунтарская нота изредка прорывается в воспоминаниях. «От тебя всего можно ожидать», – бросает ей мать по поводу некоего семейного конфликта. Значит, в семье у Шурочки уже сложилась репутация своевольно-непредсказуемой личности, которая не хочет быть такой, как положено. Но внешне жизнь протекает в спокойном русле. Отец служит в столице, получает повышения, потом с семьёй едет в Болгарию, в Софию, где его дом становится центром политической, а заодно и светской жизни, в коей участвуют подрастающие дети. Они резвы, милы и привлекательны. Старшие дочери – девицы-красавицы – имеют явный успех у противоположного пола. Младшая – ещё дитя, но и она очаровательна.