В этом Доме в разные времена много кто жил, в том числе и знаменитости. Например, Ираида Гейнике, известная как Ирина Одоевцева, поэтесса и мемуаристка, жила и даже написала про этот Дом балладу:
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат —
Комиссару ходить лень…
Наведывался к ней, к своей юной ученице, Николай Степанович Гумилёв, а ещё чаще провожал до дому по пустынным заледенелым улицам «столицы Северной коммуны». На исходе двадцатых по тротуарам ожившего нэповского Ленинграда к Игорю Бахтереву, художнику и поэту-обэриуту, приходили в гости Хармс и Введенский. В сталинские и послесталинские годы где-то тут, в разных степенях соседства, обитали артисты: Олег Жаков, Сергей Герасимов, Аркадий Райкин с семьёй, Юрий Толу-беев, юная Людмила Савельева – будущая Наташа Ростова из фильма Сергея Бондарчука. И ещё жили тут, меж знаменитостями и безвестными пролетариями, мои родственники в квартире № 3.
Квартиру эту я помню с раннего детства, с шестидесятых годов. Может быть, самые первые мои воспоминания: тёмная прихожая, сумрачный изгибающийся коридор… Когда-то коридора не было, а была анфилада парадных комнат. В прихожей застеклённые двери на три стороны: кабинет, большая гостиная, малая гостиная. В кабинете тишина, приглушённость, лакированное дерево книжных шкафов, чёрные кожаные кресла, садясь в которые, кажется, тонешь в сосредоточенном покое. Просторный, как поле, письменный стол с зелёным сукном и огромным, из многих предметов, призовым чернильным прибором (надпись на бронзовой дощечке: «ПРИЗЪ Царскосельскаго общества любителей стрѣльбы. 19 февраля 1900»). Кого-то принимал, с кем-то курил в этом кабинете мой прадед, Пётр Сергеевич Иконников-Галицкий, саратовский помещик, успешный коннозаводчик и депутат Государственной думы от партии прогрессистов.
Другая дверь: гостиная в три окна, шум улицы (трамвай уже тогда скрипел и визжал на повороте под окнами). Гобеленовые гардины и шторы. Рояль, отражающийся в натёртом до блеска паркете. Камин розового мрамора; мебель розового дерева; два огромных прекрасных трюмо, делающих лица благородными, а фигуры подтянутыми. Всё это, кроме рояля и камина, сохранилось и до моего времени. Камин сломали в тридцатые годы практичные жильцы из Бердичева, заменив его удобно-уродливым стенным шкафом. Рояль и кое-что из мебели во время оно пришлось продать.
Из розовой гостиной – дверь в столовую, обставленную дубовой мебелью, украшенную камином и люстрой: модерн, извив бронзы с абажуром зелёного стекла. Дальше жилые комнаты: приёмная и спальня хозяйского сына и наследника, деда моего, Николая; будуар хозяйки с огромным гардеробным шкафом, больше похожим на маленький кабинетик, стенки которого образовывали романтический альков. Напротив хозяйской опочивальни – ванная комната, вся в кафеле; ванна на львиных лапах. Кафель и лапы ещё существовали в моём детстве. Дальше, в сумрачном закутке – дверь в узкую, изогнутую комнату прислуги. За ней просторная кухня с печью и кафельным полом.