Любопытно, что ни в какой обитавшей в Квартире семье не бывало больше одного ребёнка. Вообще, стариков и старух в Квартире всегда было много, а детей мало, и это добавляло ей какой-то особой чинной сумрачности. В конце нэпа у Нины Ивановны и Доди появился сын. Шли годы, Додя умер, а его сын вырос, служил где-то военным врачом, женился, и от него произошёл сын Алик. Алик, в свою очередь, вырос, женился на однокласснице, и у них родился сын. Дело шло к семидесятым годам. Нина Ивановна, не любимая внуком и невесткой, совсем одряхлела, растеряла энергию и силу слова, стала заговариваться и вообще впадать в слабоумие. Потом и умерла. Внук её долго ссорился с женой (я спал за стенкой, и мне по ночам слышно было, как жена его пилит: слов не разобрать, но звук ужасный, монотонный, как бензопила, и неумолимый, как гильотина) и, наконец, не выдержав, уехал навсегда в Бийск. В комнатах с лоджией остались одинокая жена Алика и её сын, Додин правнук, школьник с невыразительным лицом, серо-водянистыми глазами и скрытным характером.
Но это уже была вечерняя эпоха: угасание Квартиры.
Как днище корабля обрастает ракушками, так дверь Квартиры обросла за десятилетия пупырышками звонков и надписями. «Иконников-Галицкий – 2 звонка» – гравировано на медной дощечке. «Гороховым – 3 зв.» – выжжено на деревяшке. «Зильбер – звонить 4 раза». Отдельный звоночек – «Фиш Д. П.». Отдельный – «Мироновы», «Смирновы». На внутренней створке мощных дубовых двойных дверей ту же тему продолжали гвоздики с развешенными на них картоночками. На одной стороне картонки фамилия и надпись «Дома», на обратной – «Нет дома». С каким-то восточным акцентом: «Зильбер дома», «Гороховы нет дома». Это чтобы звать или не звать к телефону из недр и закоулков квартирного лабиринта. Дальше – тьма коридора, заставленного шкафами, сундуками, зеркалами. Антресоли и стенные шкафы. Множество электросчётчиков под потолком, в пыли: на каждого съёмщика по счётчику. Тусклое коммунальное освещение; тёмный паркет.
Пространство Квартиры начиналось с дверных табличек, её время – с утренней очереди в «места общего пользования». Существовал определённый регламент: пускать утром в ванную сначала школьников, потом рабочих и служащих, а уж потом идти пенсионерам, и долго не занимать. К счастью, хотя бы уборных в Квартире было две (одна когда-то служила хозяевам, а вторая – прислуге). Тем не менее, таскаться ночью по нужде было далековато. Поэтому все пользовались ночными горшками, с которыми хозяйки выходили утром пораньше в направлении отхожих мест. Сейчас этот предмет – ночной горшок – исчез из взрослого обихода, а тогда в Квартире без него жизни себе не мыслили, и никто его не стыдился, только называли уклончиво-иронически: «генерал». Вот утро и начиналось с прогулок жиличек с «генералами». После образовывалась небольшая очередёнка под дверью ванной. Дамы в халатах и джентльмены в майках, с полотенцами через плечо, обменивались приветствиями и утренними новостями.