— Останется в живых? — встретили они молодого человека одним возгласом.
— Конечно, — ответил Ээди. — Сообразила тоже! Хотела мушиным ядом отравиться, словно сама муха!
— Значит, не подействовало? — с любопытством спросила Лонни и вдруг почувствовала толчок, боль в сердце, ей вспомнилось, что она сама говорила Ирме о мушиной бумаге, когда они вечером шли из кино, где Рудольф в обществе какой-то дамы сидел на балконе, а они обе внизу. Да, это было в тот вечер, когда Рудольф приходил к Ирме свататься! После этого разговора мушиная бумага, видимо, и осталась в памяти у Ирмы.
— Видно, не подействовало, раз осталась в живых, — ответил Ээди.
— А что она сама-то говорит? Что отвечает? Зачем она это сделала?
— Она не отвечает, только кричит, что хочет умереть, только это и говорит, — сказал Ээди.
— Бедное дитя, — разжалобилась тетя Анна, — что же ей в голову-то стукнуло?
— Я же сразу сказала, что она чокнулась, раз на этакое пошла, — сказала Лонни.
— А муж что? Где он, что с ним? — спросила тетя Анна у Ээди.
— Не знаю, — коротко ответил он. — Звонили ему, не застали, не нашли.
— Если этак не нашли, узнает из газет, — решила Лонни.
— Газеты выходят только утром, — сказала тетя.
Но не помогли и утренние газеты, потому что господин Всетаки уже узнал о случившемся и не опустил телефонную трубку до тех пор, пока не получил обещание от всех газет, что они либо будут молчать, либо поместят две-три строчки с указанием лишь заглавной буквы имени, чтобы ни один посторонний не разобрался толком в происшествии. На следующий день газеты вышли без сообщения, которое тетя Анна и ее дочь Лонни да кое-кто и другой из знакомых считали самым важным во всем мире, так что, по их разумению, на сей раз пресса не оправдала своего высокого предназначения. Лишь в одной газете, где вообще печатали заметки о всяких несчастиях, преступлениях или самоубийствах, была заметка в несколько строк, что г-жа И. с признаками отравления помещена в больницу, но жизнь ее вне опасности. Даже о мушиной бумаге ничего не было сказано в газете, так что публика не смогла узнать, что бывают на белом свете и такие люди, которые травятся мушиной бумагой. Ничего не говорилось в заметке и о том, было ли вообще в опасности здоровье г-жи И. или нет. Можно было предположить скорее, что все это лишь глупая комедия — лишь бы кого-то разыграть. Лонни со своим живым воображением, если бы кто-то подтолкнул ее на это, объяснила бы все так: Ирма вовсе и не хотела травиться, а разыграла это, чтобы отбить у нее Ээди, когда упустила из рук своего собственного мужа. И все ее слова, что она-де хочет умереть, хочет только умереть, — только лишь хитрость, потому как слезы и смерть — это уловки женщин, с помощью которых они берут верх над сильной половиной рода человеческого. Так могла бы объяснить все Лонни, если бы хоть кто-то ее поддержал. Но таких не нашлось, и поэтому происшествие это, которое поначалу вызвало столько страху и смятения, доставило лишь большое разочарование. Господи, к чему все это, ежели даже газеты ничего об этом не пишут!