— Он, наверное, собирался и другие постройки соорудить под стать мастерской и погребу, — заметила молодая хозяйка.
— Пусть так, но для чего? — спросил отец. — Что станет делать Катку с такими постройками, ведь Катку не Кырбоя. Разве в Катку есть лес? Разве есть там земля, которую можно было бы распахать под новое поле? Разве что на Кивимяэ, только там есть земля. А кто ее расчистит? Кто осушит лужу на холме? Река ведь далеко, хотя сток к ней и хороший. Старик прав, когда ворчит на сына за то, что тот пустяками занимается, словно ветрогон какой-то.
Как бы там ни было, но хозяйке этот ветрогон нравится все больше и больше. Он тоже своего рода безумец, вроде дяди Оскара, купившего Кырбоя, или вроде нее самой — дала же она согласие стать хозяйкой. Чего она надеется здесь добиться? Что связывает ее с Кырбоя? Может быть, инстинкт, который сильнее разума и фактов? Будь она суеверна, она могла бы подумать, что ее кто-то околдовал, кто-то заговорил и ей уже никогда не избавиться от этих чар и от Кырбоя.
После захода солнца любому дураку в Кырбоя стало ясно, что сегодня не простая суббота, а канун яанова дня. Правда, и в простую субботу мужчины после бани щеголяют в белых рубахах, а женщины в чистых кофточках, все румяные, разгоряченные; и в простую субботу после ужина люди надевают на себя что получше и, постояв, подумав, разбредаются кто куда. Бывает, что и в простой субботний вечер скот, как сегодня, ночует в загоне, и коровы жуют жвачку, позвякивая колокольчиками; на лугу кукует поздняя кукушка, как будто солнце еще высоко, распевает свою песню дрозд, словно он решил заменить на вересковой пустоши соловья. Но никогда в простую субботу мужчины не направляются с деловым видом в угол двора, к поленнице, не выбирают там смолистые сучья, не отыскивают старую смоляную бочку или противень, точно сейчас весеннее половодье и они собираются на заливном лугу с огнем ловить рыбу. Нет, такие вещи могут происходить только в канун яанова дня. Мужчины взваливают на плечи чураки, вязанки хвороста, как будто на них не чистая воскресная одежда, а простая рабочая. Они суетятся, хлопочут, советуются друг с другом, точно дело делают, а между тем и сами они, да и все вокруг, даже работники, знают, что у мужчин нынче на уме одно озорство, одно веселье, что мужчины нынче просто дурачатся, словно все вдруг помолодели. О Яане и сезонных батраках и говорить нечего, но даже старший работник Микк и тот сегодня ходит быстрее и держится развязнее, даже он взвалил на спину вязанку хвороста и прихватил с собой пук соломы — костер разжигать. Вот вышел и старый Рейн — он дает советы, распоряжается, словно боится, что без него что-нибудь упустят.