— Как, по-вашему, довольно? — спросил Виллу, перестав грести.
— Пожалуй, — ответила хозяйка.
— Тогда начнем, — сказал Виллу.
— Начинайте, — согласилась хозяйка.
— Только вам придется пересесть на мое место, а мне — на ваше, на корму, — заметил Виллу.
— Ладно, — сказала хозяйка.
Виллу втащил весла в лодку и встал, хозяйка тоже встала; взявшись за руки, они начали меняться местами в качающейся лодке, но тут Виллу пошатнулся, лодка накренилась и хозяйка в испуге вскрикнула. Для людей на берегу этот крик явился единственным доказательством того, что в лодке не богомольцы, явившиеся в церковь в святое воскресенье, а веселящиеся в праздник люди — мужчина и женщина.
На берегу решили, что хозяйка и каткуский Виллу просто озоруют, как озоруют обычно деревенские парни и девушки, когда выезжают вместе на озеро и нарочно раскачивают лодку или брызгают друг на друга водой, оглашая визгом всю пустошь. Но хозяйка и Виллу вовсе не озоровали, и поэтому хозяйке было неловко, что она вскрикнула в лодке, точно деревенская девушка, на которую брызнули водой.
Однако ни до, ни после этого хозяйка Кырбоя не вскрикивала, она сидела молча, не раскрывая рта. Даже когда с шипением и треском к ночному небу взметнулась первая огненная птица, хозяйка не издала ни звука, она смотрела вверх, на цветной огонек, смотрела на озеро, где при каждом выстреле вспыхивали новые краски, новые переливы и отблески, — они то и дело загорались и гасли, точно звезды в осеннем небе.
В душу хозяйки Кырбоя почему-то опять закралась тихая грусть, будто в ней снова ожили печальные тени, тени прошлого. Так быстро и неожиданно вспыхивали на зеркальной глади озера огни и краски и так быстро они гасли, словно убегали от кого-то, словно убегали от догоняющих их огней и красок. Но хозяйке Кырбоя кажется сегодня, что это нехорошо, когда так быстро гаснут огни и переливчатые отблески, ведь она ищет, она жаждет чего-то устойчивого, мечтает о чем-то таком, что было бы отмечено печатью постоянства, даже вечности. Виллу не говорит ни слова, он занят лишь ракетами, как будто ни до чего другого ему и дела нет, как будто все остальное его не касается. Виллу мастерит комету, чтобы послать ее за счастьем, но кометы одна за другой взлетают раньше времени, прежде чем мастер успевает сказать им, как и куда лететь.
Даже хозяйка Кырбоя, которая сидит с Виллу в качающейся лодке, видит, что парень вроде бы мастерит что-то такое, что должно полететь за счастьем в темную пустоту, она видит это, но ничего не говорит, смотрит, но не произносит ни слова, молча наблюдая, как Виллу мастерит огненную птицу счастья. Огненные птицы парами вылетают из рук каткуского Виллу: каждый раз одна из них ныряет в озеро, другая устремляется в ночное небо; молча смотрит на них хозяйка Кырбоя, сидящая на носу лодки. Ни возгласа, ни громкого слова не раздается в лодке в ответ на ликующие крики, которыми каждый раз оглашается берег, когда над озером с треском вспыхивают синие, розовые и фиолетовые огоньки.