Дмитрий Матвеевич недоумевал, что произошло. То его личное мнение никого не интересовало (при совместных поездках в Москву Громобоев совал Примакову шпаргалки и коротко бросал: «Заучи!»), а теперь ему в рот смотрят: что скажет о том или об этом наш новатор Примаков?
Дмитрий Матвеевич маялся, никак не мог отыскать нужную линию поведения, ускользала от него эта линия. Стоя перед начальником цеха, Примаков терпеливо ждал, что он скажет:
— От главного технолога звонили… Со штампом что-то не ладится, просили Примакову поручить. Так что валяй старайся…
Примаков почесал затылок, где под поредевшими волосами начинала проступать лысинка.
— Не знаю, что и делать. Полпятого в облдрамтеатре велено быть. Новую пьесу будут обсуждать.
— Пьесу? А ты-то при чем?
— Я у них член худсовета.
По кислому выражению лица начальника цеха Дмитрий Матвеевич понял, что ему давно уже надоели его частью отлучки, особое положение подчиненного, который вроде бы был в его власти и в то же время не был. Прежде, при Громобоеве, Ежов не давал выхода своему раздражению, а сейчас не сдержался.
— У тебя в цехе дел невпроворот, а ты…
— Да гори он огнем, этот театр! Мне-то он зачем! — в сердцах воскликнул Примаков. — Позвоните в партком и скажите: отставьте, мол, Примакова от театра, пусть слесарит.
Он впервые в таком тоне заговорил с начальником цеха, ему хорошо было и боязно.
— Ты чего это разорался, герой? — с удивлением воззрился на него Ежов. Дмитрий Матвеевич сказал с тоской:
— Господи! Хорошо было при Громобоеве… Это делай, то не делай. Все ясно, все понятно. А сейчас…
Ежов цепко сфотографировал его взглядом.
— Никак, новый директор тебе не нравится? Я слыхал, скатал ты с ним в Москву, да зря, не понадобился.
От неожиданности у Примакова руки упали вниз, повисли как плети. Не зря он волновался. Уже разнесли по заводу, черти.
— Так мне в театр не идти? — спросил он слабым голосом.
Ежов отвел глаза.
— Иди… обсуждай пьесу… А не кончишь штамп, бригадиру передай. Он за тебя доделает.
Начальник цеха выделил голосом слова «за тебя», или это только показалось расстроенному Примакову?
— Да, кстати… Насчет бригадного подряда надумали? Или как?
Дмитрий Матвеевич затушевался.
— Я что… Разве я бригадир? Как все… Так и я.
— Ты на других не кивай. Тебе многое дано, и спрос с тебя особый. Взялся за гуж — не говори, что не дюж!
Участок жил своей обычной суматошной жизнью. Слесари колдовали у своих верстаков, прилаживаясь, подбирая инструмент, обмозговывая, как сподручнее взяться за работу. В отличие от станочников, каждое движение которых было строго регламентировано технологией, заранее высчитано и взвешено, слесарей бригады Бориса Бубнова можно было считать чуть ли не людьми свободной профессии. Их обязанность заключалась в том, чтобы исправлять ошибки или недоработки других, сопрягая между собой детали, по той или иной причине не поддающиеся такому сопряжению. Здесь ценились индивидуальное мастерство, нешаблонный способ мышления, ловкость и сноровка…