Лина простилась с отцом на автобусной остановке. Ей налево — в краеведческий музей, отцу направо — на завод.
По пути на завод Примаков завернул в почтовое отделение — выполнить святой долг, отослать энную сумму денег в деревню. Долг у него большой, деньгами не откупишься, да хоть что-то сделать, всё на душе полегче будет. Дарье спасибо: не мешает, более того, нет-нет да и напомнит: «Денег послал?» А кому посылать — ни слова, да и что зря языком-то молоть, знает Дмитрий Матвеевич, кому посылать и зачем. Иной раз рад бы позабыть, да нельзя.
Почтовое отделение, однако, хотя и было открыто, переводов не принимало: кассирша отсутствовала. Примаков от досады даже сплюнул, да быстро успокоился, вспомнил: сегодня ему в шестнадцать тридцать в облдрамтеатр, по дороге и завернет на почту, отправит.
Только-только к верстаку встал, шкафчик заветный с инструментом отворил, как бригадир Борис говорит: «Тебя начальник цеха звал». Дмитрий Матвеевич шкафчик снова на замок, хоть люди вокруг и свои, да лучше поберечься: инструмент целей будет. Сейчас ведь как: книгу у соседа взять да зачитать или штангенциркуль позаимствовать, да не отдать — большим грехом не считается. А куда мастер без инструмента?
Начальник цеха Ежов сидел за обитой дерматином дверью в своем небольшом кабинетике. Дерматин в нескольких местах был порезан, из прорех торчала вата. Закрывая за собой дверь, Примаков подумал, что начальник сдал за последние годы. Волосы побелели, залысины поползли вверх, под глазами залегла нездоровая желтизна. Однако держался он все так же прямо, как и пятнадцать лет назад, и голос у него сохранился прежний — строгий и скрипучий. Не вырос в большие начальники, застрял в цехе. Почему, где причина — разве поймешь? Вон Беловежский десять лет назад на завод желторотым студентом пришел и попер, попер — вон уже директор! А он сам, Примаков? Вырос за эти годы или нет? Еще пару-тройку лет назад Дмитрий Матвеевич уверенно ответил бы на этот вопрос: да! Хотя он и оставался по-прежнему слесарем, однако круг его обязанностей серьезно расширился, отношение людей к нему становилось более уважительным, и было у него ощущение движения, роста. А вот в последнее время в душе возникло неясное беспокойство. Он жил так же, как прежде, был добросовестен и исполнителен, так же беспрекословно выполнял любое указание начальства — бригадира Бориса, начальника цеха Ежова, директора Громобоева. И в то же время что-то изменилось — не в нем самом, а вокруг него. Люди, продолжая по инерции оказывать ему уважение, в то же время вроде бы ждали от Примакова большего, нежели послушание и исполнительность. Может быть, четко выраженного отношения к тому, что происходит на заводе? К недостаткам? Может быть, просто хотели услышать от Примакова его