Старичок, пользовавший Громобоева травками, свое обещание — поставить его на ноги, не сдержал. Громобоев на завод не вернулся. И стал во главе завода Роман Петрович Беловежский.
___
Утверждение Беловежского в новой должности прошло довольно гладко. Посетовали на молодость, подчеркнули, что назначение это — аванс, который ему еще предстоит оправдать в будущем. Напутствовали.
— Надо помнить, — сказал министр, — что научно-техническая революция — это не новая техника, хотя и она тоже, но прежде всего новый тип мышления. Чем скорее вы это поймете, тем лучше будете работать.
Романа Петровича строгие наставления не обидели и не огорчили. Он знал, что молод еще для директорской должности, и готов был выслушать любые нотации, наставления. Огорчил его, даже можно сказать обескуражил, состоявшийся сразу же после коллегии разговор с и. о. начальника главка Александром Александровичем Трушиным, которого Громобоев охарактеризовал ему как своего старого знакомого, доброжелательно настроенного и к нему самому, и к привольскому заводу.
Однако неожиданно для Беловежского Сан Саныч, как называл Трушина Громобоев, начал разговор с обвинений в слабом росте производительности труда.
— Крутитесь вокруг контрольной цифры, как вокруг своего хвоста, а вперед не идете.
Трушин был неприятно удивлен, когда вместо старого друга, солидного и обходительного Громобоева, в кабинет вошел невидный, простоватый молодой мужик и представился в качестве директора привольского завода. Если бы он хоть немного робел, тушевался, чувствовал свою неопытность и искал помощи, покровительства у Трушина, то, может быть, тот и дрогнул бы, скрепя сердце принял бы под свою руку нового подчиненного. Но этот Беловежский хотя и держался подчеркнуто скромно, однако видно было, что цену себе знает. Глаза его смотрели уверенно, плечи расправлены, а голос звучал по-директорски твердо. Трушину он не понравился. Даже пожалел, что по болезни не встретился с Беловежским до коллегии, может, еще и успел бы под каким-нибудь предлогом отвести его кандидатуру. А теперь поздно.
Выслушав замечания Трушина, Беловежский сказал:
— Вы нас справедливо критикуете за то, что мы вертимся вокруг контрольной цифры. А почему вертимся? Да потому, что нам невыгодно идти дальше!
Еще не успели первые фразы достигнуть маленьких, хрящеватых, прижатых, как у породистой гончей, ушей хозяина кабинета, как Роман Петрович понял: и. о. начальника главка его не поймет. По инерции он продолжал свою речь, доставал из хлорвиниловой папки шуршащие листы отчетов, справок, докладных, теряя скрепки, с трудом удерживая в одеревеневших пальцах разлетающиеся листки, но все было напрасно. Стало ясно: что бы он ни сделал и что бы ни сказал, ему не преодолеть холодной неприязни, которую источал Трушин… По отношению к нему, Беловежскому? Или по отношению к тому, что он говорил?