Лукория сплюнула в сторону картавой, не сказав прощального слова, сама положила голову на плаху. Со своего места не видел, закрыла ли она глаза. Я, помнится, закрывать не стал. Но я тогда и не боялся смерти: знал, что едва погибнув в Аквинии, очнусь в другом месте. Потому и не желал упустить ни одной детали казни — из любопытства. Понимал, что вряд ли по собственной воле захочу её повторить.
Не думаю, что Лукой тоже двигало любопытство. Когда услышал её обращённые к палачу слова: «Давай ужеж!», невольно восхитился выдержкой штос-офицерши. И её тоном — спокойным, но без ноток обречённости. В своей первой жизни я не смог бы себя вести так же. Уверен в этом. Не имея за плечами прошлых возрождений и не готовясь морально к следующим, вряд ли бы я торопил смерть.
Палач не обиделась на команду. Но и не стала восторгаться смелостью жертвы. Всем своим видом показывала, что лишь выполняет работу: без особого рвения, но и не ленится. Надела на руки перчатки, взялась поудобней за топорище. Маска не позволила прочесть эмоции на её лице. Если те вообще были: уж больно деловито вела себя палач. Она без спешки примерилась к весу топора, размахнулась и, шумно выдохнув, нанесла удар.
* * *
Вслед за палачом выдохнули и столпившиеся у эшафота горожанки.
По площади прокатился звон — словно металл врезался в камень. Топор рванулся из рук палача, заставил хрустеть суставы, едва не улетел в толпу.
Толпа поняла это — женщины взвизгнули, отшатнулись. Едва не возникла паника. Я видел, что заплечных дел мастерица лишь чудом сумела обуздать прыть своего орудия.
Она выпрямилась, ошалело посмотрела на лезвие топора. В её глазах заметил растерянность. Палач сбросила рукавицу, потрогала свежую вмятину на рубящей кромке. Затаила дыхание: явно растерялась. И лишь потом уставилась на всё ещё живую заговорщицу.
Тишину на площади нарушали лишь воркующие голуби. Должно быть, только они сообразили, что и почему произошло. Отказываясь верить в произошедшее, не удосужившись облачиться в рукавицу, палач вновь расставила для устойчивости ноги — заняла исходную позицию. Рубанула сплеча — мощно, с вскриком.
Горожанки поддержали её шумным синхронным выдохом.
При звуке удара не вздрогнули лишь я и заговорщица.
Палач рванулась следом за отлетевшим в сторону топором. С трудом, но удержала его в руках. Сражницы отпрянули от неё, едва не наколов друг друга на копья. Женщины в толпе пугливо вжали в плечи головы. Заволновались даже голуби — их голоса стали громче, послышались хлопки крыльев.
На третью попытку разрубить своей жертве шею заплечная мастерица решилась не сразу. Примериваться стала лишь после того, как заподозрившие подвох зрительницы нестройным хором закричали: «Руби!». А сама приговорённая к казни приподняла голову и выдала гневную тираду.