Сегодня отнесла Левину работу, выругала этих скотов, и сразу сердце перестало болеть.
23 ноября 1939
Засыпала вчера над письмами, легла спать в начале десятого, в 12 были разбужены сиреной, приготовились в случае необходимости сойти, но остались в постелях, пушечные залпы слышны были минут 10, но alerte[217] продолжался 40 минут. Я не знаю, дослушали ли мы вторую (конец) сирену, как только мы ее услышали, я принесла по бисквиту всем, даже Джеки, открыла окно, вытащила ключ из входной двери и захрапела.
Между прочим, Лида Червинская собирается на пари со мной отбить Блюма. Думаю, что она проиграет. Хотела, дуреха, держать пари на 50 fr., но по честности идиотской посоветовала ей не выходить из рамок нормальности и рисковать только 5 fr., тем более что требую какого-то доказательства. Дурачимся, как можем. Она, между прочим, стала лучше, проще.
25 ноября 1939
Вчера были у Дины. Сынишка несколько дней мечтал об этой поездке и как он, Степан и Борис не будут спать после обеда, и как Дина будет шлепать Бориса. Проказник наш заранее уже радовался проказам и расправе. Был очень огорчен, что положили их спать в разных комнатах. Горе было настоящее, мечта не сбылась! Вот первое огорчение. У нас с вами тоже есть огорчение: когда мы еще увидимся!
Но я не хочу, чтобы вы à tous risques[218] приезжали бы встречать Новый год, хочу, чтобы вы имели permission[219]. Я прочла в газете, что солдаты, являясь в permission, должны регистрироваться в жандармерии. Хочу вас иметь рядом с собой, но не хочу дрожать от страха.
4 декабря 1939
В газете прочла сегодня, что какие-то перемены происходят в армии, но я ничего не поняла, так как не знаю, к какому резерву вы принадлежите. Куда думают вас перевести? Вы уже знаете?
Что вы сейчас читаете? Я все еще Château[220] читаю. Трудно читать и вещь такая, и время такое – все запутанное.
…Нам особенно грустно, потому что мы прустовские герои, мы знаем бессмысленность, неценность всех ценностей. Анюте и Пегифоновне легче. Одна верит, что все это хорошо для Англии, другая – для другой страны. Национализм нам тоже чужд, если мы еще что любим, то это искусство, и я лично каждого отдельного человека – гибель отдельного двуногого меня по-настоящему огорчает… Географию я никогда не знала и не хочу знать, не ценю. Ах, милый, если бы человек ценил человека, как нам легко жилось бы.
5 декабря 1939
.. Милый, дорогой, я очень хорошо поняла это место письма "про ревность к Лиде". Я не осуждаю, я даже не ответила сразу на вопрос, как мне Лида понравилась на сей раз, думала, что вам будет не то что неприятно, но просто немного страшно за что-то чужое, пришедшее без вас.