Ничего особенного не обнаружив, она недовольно дернула плечиком и ушла к себе, где и занялась разбором покупок.
Поздним вечером, осторожно войдя в спальню с ружьем на изготовку, она дважды обошла кровать, потыкала стволом по одеялу, но все-таки не легла, а уселась в углу в глубокое кресло, держа перед собой заряженное дробью оружие.
Под утро она задремала.
Что ее разбудило, она не поняла, но какой-то холодок, пробежавший по телу, заставил ее проснуться. Она вздрогнула, но глаза не открыла, а лишь прищурилась, делая вид, что все еще спит.
Перед ней стояла группа полуголых каннибалов из африканского племени мамбила в набедренных повязках, прикрывающих только низ живота, и с копьями в руках. Лица были покрыты густой белой краской так, что остались видны лишь черные провалы глазниц и безгубые, от уха до уха нарисованные зубастые рты. Головы были покрыты причудливыми уборами из меха и перьев, носы проколоты огромными клыками каких-то животных, на груди же болтались ожерелья из человеческих ушей. Жуткое зрелище усугублялось тем, что они располагались полукругом возле разложенных прямо монастырских плит, покрывающих пол гостиной. Один из них, странный и толстый донельзя, стоял у большого плаката, на котором она узнала себя. На плакате она была изображена схематично в виде разрисованной на прямоугольники туши, как обычно изображают это у мясников.
Толстяк тыкал в плакат копьем, как указкой, что-то гортанно вещал на тарабарском языке, временами показывая на Ларису Васильевну.
Двое держали здоровенный шампур, готовый к употреблению.
Один, качая ногой, точил на станке большой нож так, что искры летели в разные стороны.
Другой держал в руках поднос с человеческими головами, которые, судя по стекающей на пол густой крови, были отрублены совсем недавно. Головы синхронно разевали рты и вполголоса тянули какой-то африканский ритмичный мотив.
Еще один, с сантиметром в руках, стоял возле нее и что-то записывал прямо у себя на ладони.
Удивительно было еще и то, что на голых задах каннибалов белой же краской были нарисованы мишени, с цифрами и пулевыми пробоинами в разных местах.
Как ни крепилась Лариса Васильевна, сердце ее от страха сжалось в комок и тело покрылось холодным потом.
Она вскрикнула, поджала под себя ноги и, не задумываясь, нажала на спусковой крючок.
Когда дым рассеялся, в зале никого не было. Лишь Лариса Васильевна мелко дрожала в кресле да на полу догорали угли костра.
Шли дни.
Привидения обнаглели до крайности и вели себя все более и более безобразно и разнузданно.
По ночам по дому бродили траурные процессии, где-то раздавались дикие крики пытаемых в подвале людей… Шастали полупьяные пираты с веревками на шеях, багровыми лицами и вывалившимися языками, которые за косы волочили за собой по полу развратных девок, распевающих фривольные частушки… Водолазы в полной экипировке вылезали из пены, когда она, уже сняв халат, хотела принять ванну… Самоубийцы регулярно вешались, стрелялись, падали головой вниз с потолка об пол, пили яд прямо из бутылок и, хрипя, испускали дух прямо перед ней, где бы она ни появлялась… Регулярно к ней обращались покойники с идиотскими вопросами типа: «Вы не подскажете, как пройти в морг, а то я выходил за сигаретами и заблудился?..» Иногда, судя по звукам в подвале дома, начинало ходить метро или поезда дальнего следования, с характерным перестуком колес на стыках рельсов. Иногда это были просто маневровые паровозы времен Первой мировой войны, издававшие свистки и гудки, после которых оставался вонючий угольный дым. Особенно действовали на нервы объявления по радио о прилетах, вылетах и задержках рейсов в аэропорту Гонолулу, трансляции футбольных матчей чемпионата Ботсваны и съездов Коммунистической партии Советского Союза из Кремлевского дворца, которые регулярно передавались ночью.