Прислуга, хотя с ней ничего особенного не происходило, уволилась, даже не попросив зарплаты, а нанимать другую Лариса Васильевна уже и не хотела, все равно никто долго не задерживался.
Завтрак она готовила себе сама, обедала в городских ресторанчиках, а ужин… ужинать она перестала вообще.
Спала только в кладовке, теперь больше похожей на музей оружия спецназа. Старинные, с инкрустацией багинеты и дуэльные пистоли хранились в стеллажах, готовые к употреблению. Гранаты лежали на полу рядом с матрасом, на котором она теперь спала. Перед дверью стоял пулемет Максима, заряженный лентой без патронов.
Пользоваться всем этим арсеналом она, правда, не умела, но выглядело все это железо внушительно и грозно.
Ночью она спала в нагруднике кирасы (breathplate или panziera), надетой поверх ночной рубашки, с шлемом (Helmet) на голове и в памперсах.
Успокоительные помогали мало, хотя она пила их горстями, и, чтобы заснуть, на ночь выпивала бутылку коньяку, отчего утром вставала с головной болью, раздраженная и злая.
Она заметно похудела, на голове обозначилась седая прядь, и временами дергался глаз.
Муж звонил Ларисе Васильевне несколько раз, но она не брала трубку, опасаясь какой-нибудь пакости. Не брала с тех пор, как однажды телефон в ее руке превратился в крысу, отчего она чуть не упала в обморок, а в другой раз телефонный провод превратился в змею и уполз под стол вместе с трубкой.
По дому она передвигалась теперь рывками, пригибаясь, как солдат под обстрелом, и стреляя из ружья во все, что двигалось. Правда, не попадала она никогда, оттого что дрожали руки.
Так продолжалось недели две или три. Она перестала замечать время, и если бы не листки календаря, которые теперь обрывались сами собой и, построившись в клинья, летали по комнатам точно с севера на юг и обратно, вообще нельзя было бы определить, какое сегодня число.
Однако шестого июля, в свой день рождения (она узнала об этом по бою старинных часов, которые обычно не ходили вообще, но именно в этот день традиционно били густо и громко), она, как обычно в этот день, скинув одежду, встала возле большого зеркала с бокалом шампанского в руке. Увиденные в отражении разительные перемены отнюдь не обрадовали Ларису Васильевну. Она постояла, молча, около получаса, разглядывая себя с ног до головы, потом зло сказала: «Ну, все!», залпом выпила шампанское, быстро оделась и укатила из дома прочь.
Вернулась она через два часа в сопровождении девяти мужчин, одетых во все черное, которые довольно долго таскали в дом что-то тяжелое и громоздкое. Она же сама сразу, хлопнув дверью, заперлась, но не в кладовке, а у себя на втором этаже в спальне.