С этим можно справиться только одним способом – помогать тем, кому ты можешь помочь здесь и сейчас. Любой врач так к этому подходит. Ясное дело, если хочешь спасти весь мир, нужно не маленькие клиники открывать, как делаем мы, а создавать глобальные программы, изобретать вакцины и так далее. Я очень уважаю тех, кто этим занят, они делают большое, важное дело. Но мы трудимся «в поле», не решаем глобальные задачи, а работаем индивидуально с каждым конкретным случаем. Одного ребенка за день спасли – уже хорошо.
Я знаю многих врачей, отличных специалистов, которые совсем не религиозны и даже довольно циничны. Мне кажется, они отрицают веру, потому что она может сделать их более уязвимыми.
Думаю, многие сильные люди достаточно уязвимы. Уязвимость не равна слабости. Допустим, когда ты в личной жизни открываешься человеку, то снимаешь панцирь. Ты абсолютно незащищен, но только так можешь стать настоящим. То же самое в общении с больными. Когда ставишь барьер, люди это замечают. Говоришь пациенту: «Я все понял, сейчас тебя послушаю, сдашь вот такие анализы, все, иди!» При этом имеется в виду: «вас тут много, на всех души не хватит». Я считаю, что это преступление.
Моя пока еще небольшая практика показывает: иногда пациентам вообще не нужно никакого лекарства. С ними надо поговорить, выслушать. К нам приходят женщины, которые жалуются: голова болит, спина болит. Конечно, у них все будет болеть! У них по десять детей, и они за всеми стирают – вручную, в холодной воде, с утра до вечера. Кормят всю семью. Муж пришел, взял ее, не спросив, и она опять беременна. Для них единственная отдушина – прийти в клинику и полчаса посидеть на приеме, чтобы просто услышать доброе слово. Когда я разговариваю с этими людьми по душам, очень многие начинают плакать (уж не знаю, ставить ли себе это в заслугу или нет). Потому что никто их никогда в жизни не пытался выслушать. А это важно. Врач – все-таки не аптекарь, который выдает микстуру, берет деньги, и все. Здесь требуется немного больше участия.
Я не устаю говорить нашим ребятам, а также студентам, если удается с ними пообщаться, что обязанности медика куда шире, чем программа медицинского института. Это тяжелая профессия не только потому, что ты должен много знать, но ты должен себя отдавать. Однако если ты к этому не готов, то всегда есть выбор – займись чем-то другим.
Мы нашли друг друга в глуши
Каким был твой путь к вере?
Бабушка была православной, она меня крестила, когда мне было года два-три. Родители состояли в партии, в церковь не ходили, Библии дома не было. Нас не воспитывали в христианстве. Но все международные организации, с которыми я работала после учебы, так или иначе были связаны с разными религиями. К примеру, на Гаити я жила в католическом монастыре. А деревня в Гватемале, в которой мы устроили клинику, основана мормонами. Контакт с гватемальскими православными у меня наладился случайно. В том самом православном монастыре в Гватемала-сити, о котором я говорила ранее, каким-то образом узнали про нашу деятельность и позвали нас в гости. Настоятельница, матушка (мадре) Инес – очень интересная женщина. Она пригласила меня на службу, и я честно ответила: «Конечно, я приду, хотя я и не особо верующий человек».