– Итак, я похищаю этого убийцу-маньяка и пытаю его до тех пор, пока он не скажет, где прячет женщин. Взамен ты называешь мне имя предателя, который, как ты утверждаешь, засел в моей организации.
– Ну да – простая сделка.
– А этот психопат… Кстати, как там его зовут? Что-то я запамятовал.
– Андреас Фалькенборг.
– Он тебе нужен живым?
Они сделали еще десяток шагов, прежде чем Маркусу Кольдингу стало ясно, что ответа он не дождется. В продолжение беседы он деловито сказал:
– О’кей, все понятно.
Разногласия возникли лишь при обсуждении вопроса о том, когда Маркус Кольдинг получит информацию о «кроте». Конрад Симонсен твердо стоял на своем:
– Не раньше, чем тебе удастся его разговорить.
– А откуда мне знать, не обманешь ли ты меня тогда. Хотя, честно говоря, это было бы опасной глупостью с твоей стороны.
– Разумеется, наверняка ты этого знать не можешь; тебе остается только положиться на меня – поверь, обещанное ты получишь. И не стоит мне угрожать.
– А вдруг ты просто-напросто сфабрикуешь ложные обвинения против кого-нибудь из моих преданных сотрудников?
– Ты получишь материалы в таком виде, что сможешь их оценить и сам принять окончательное решение. – Аудиозапись?
– Сам увидишь.
Холодный Доктор остановился и подтвердил свое согласие на сделку, протянув Конраду Симонсену руку, которую тот пожал без особого удовольствия. Оговорив кое-какие практические детали, они вернулись к своим машинам, где уже не стали обмениваться прощальными рукопожатиями. Конрад Симонсен отъехал первым; его собеседник также сел за руль, однако выждал несколько минут, время от времени характерным жестом массируя свой выдающийся орган обоняния.
Полина Берг осталась в бункере одна. На ее глазах Андреас Фалькенборг убил Жанет Видт и похоронил ее в вырытой в бетонном полу яме. Однако рассудок Полины отказывался усваивать то, что произошло. По мере течения времени от усталости и недостатка жидкости девушка начала постепенно погружаться в своего рода забытье; ей стало казаться, что Жанет Видт по-прежнему сидит рядом с нею. Она даже продолжала терпеливо инструктировать свою подругу по несчастью:
– Попытайся жевать кляп. Несколько раз сильно сдави его челюстями, только осторожно, не торопись. В конце концов ты сможешь вытолкнуть его языком. Ты поняла? Ни в коем случае не смей сдаваться!
Не дожидаясь ответа, она продолжала:
– Помнишь, ведь ты же хотела стать врачом? Из тебя выйдет отличный врач.
Ей казалось, что она слышит, как Жанет Видт раз за разом стискивает и разжимает челюсти, стараясь освободиться от тряпки, как это недавно удалось сделать ей самой. Звуки эти отчасти успокаивали ее до тех пор, пока к ним не стали примешиваться другие – протяжные, скребущие, от которых на глаза ее неизвестно почему наворачивались жгучие слезы. Сосредоточив все внимание на том, чтобы гнать от себя ненужные воспоминания, она снова раз за разом стала повторять свои советы Жанет Видт, потом принялась считать дни недели, месяцы, вспоминать названия планет, – делала все, чтобы отвлечься и обмануть память. Однако внезапно забытье и мрак разом рассеялись, и она снова увидела Андреаса Фалькенборга, который длинной затирочной доской аккуратно разглаживал бетон на могиле Жанет Видт, стремясь сделать ее вровень с полом бункера. Затем в ее сознании стали всплывать и прочие жуткие картины и звуки, и наконец она услышала свой собственный вопль, искаженный и приглушенный толстыми бетонными стенами, что как нельзя лучше подчеркивало безнадежность и критичность ее нынешнего положения. Она принялась исступленно дергаться из стороны в сторону, чтобы вырваться из сковывающих ее пут, пока наконец не обессилела настолько, что яростные крики сменились горькими всхлипами и отчаянными призывами, обращенными к отцу и матери. Снова все вокруг оказалось объятым спасительной кромешной тьмой, и в какой-то момент на нее снизошло озарение: ей стало предельно ясно, что постоянно тающие часы теперь вовсе ее не касаются. Попросив прощения у давно уже не сидящей рядом с ней девушки за этот свой приступ паники, Полина забылась беспокойным сном.