Другой моделью, которая заставила меня помечтать, была Миссиа Годебска (в момент создания портрета — Миссиа Эдвардс). Ее муж производил на меня еще большее впечатление, чем она сама. Я тогда учился в коллеже, но из-за ангины сидел дома, что и позволило мне ощутить исходившую от этих двух энергичных и первобытно сильных людей необычайную атмосферу жизнелюбия. Мало сказать, что Миссиа была красива. Хорошо знавший ее Альбер Андре рассказывал, что когда она входила в ресторан, посетители переставали жевать. Дочь разорившихся польских магнатов, она выросла во дворце, где прислуга редко получала жалованье, но куда съезжались короли и королевы, артисты и миллионеры послушать, как она играет на одном из своих тридцати роялей. Провозвестница Жироду>[179], заявившего в «Ундине», что всякий театр — театр одной пьесы, Миссиа уверяла, что каждый рояль пригоден для исполнения только одной мелодии и что нельзя, например, как следует сыграть фугу Баха на инструменте, оказавшемся подходящим, скажем, для музыки Шуберта.
Она испытала настоящую нищету, ей приходилось ночевать на скамьях в городских парках, была богата так, что не знала размеров своего состояния, выходила несколько раз замуж, дружила со всеми талантливыми представителями литературы и искусства, и это в годы, когда Париж не ведал счета талантам. Ее друзьями были Боннар>[180] и Дебюсси>[181], Малларме и Ренуар. Она была замужем за Шарко>[182], близка с Бертло>[183], вдохновляла Дягилева>[184], который говорил, что без Миссии не было бы русского балета в Париже. При том что ее прошлого хватило бы на десять полноценных жизней, она сохраняла девичий облик. Вероятно, в эпоху портрета Ренуара она в самом деле была еще очень молода. Затруднения осажденных кредиторами родителей открыли ей глаза на жизнь в возрасте, когда девочки играют в куклы. Общение с Бахом и Данте в загробном мире, а с Прустом и Сибелиусом в настоящем заменило ей школу. Она говорила на всех языках и слегка картавила, что прибавляло прелести ее выговору.
Эдвардс был деловым человеком. Турок по происхождению, он и казался скроенным поистине как турок. Он рвал зажатую в пальцах колоду карт и гнул монеты. Его отец, парижский делец, финансировал Дюран-Рюэля после войны 1870 года. Сын управлял множеством предприятий. Больше всего меня впечатляло общество со звучным названием «Оборудование порта в Сантандере». Эдвардсу принадлежала крупная газета, кажется, «Le Matin», угольные копи, медные, никелевые и железные предприятия. Он добывал в Провансе бокситы для изготовления нового металла — алюминия, которому предсказывал великое будущее. Желая доставить удовольствие Миссии, он приобрел автомобильную фирму — кажется, «Mors». Чтобы добиться такой женщины и на ней жениться, он придумал следующий способ: каждый вечер приглашал на обед всех ее друзей. Чтобы не оставаться одной, она была вынуждена присоединяться к компании. Эдвардс усаживал ее по правую руку и всякий раз под салфеткой она обнаруживала футляр с бриллиантом большой цены.