Таким образом, настоящая работа посвящена не изложению стройных и хорошо известных учений разных философов; напротив, она концентрируется на неясностях, на аспектах, выдающих их интеллектуальное и эмоциональное смятение. Не только потому, что в них есть нечто человечное и трогательное, но и потому, что анализ этих аспектов – с их непоследовательностью, запоздалыми сожалениями и недооценкой факторов, влияющих на происходящие изменения, – может служить ключом к пониманию истинной природы мышления.
(Прошу меня извинить, но мне снова вспоминается моя любимая команда, на сей раз в качестве метафоры. Тому, кто желает постичь секрет притягательности футбола, недостаточно просто выяснить состав игроков. Или узнать результаты матча. Потому что истинная магия футбола заключается в том, что творится на поле в промежутке между двумя забитыми голами. В движении мяча от одной ноги к другой или от ноги к голове. Особенно в те моменты, когда внезапно, без видимой причины, в игре происходит перелом.)
В альбоме почти нет фотографий печальной Иланы. У нее всегда был комплекс по поводу собственной внешности.
В общем-то она не особенно ошибалась…
Иногда, глядя на какой-нибудь снимок, я знаю – просто знаю, – что фотографировала она.
Есть небольшая серия фотографий, которые она сделала, пока мы смотрели матч между Израилем и Кипром в рамках отборочного турнира чемпионата мира 1998 года. Всего снимков три: на первом мы сидим в напряженных позах, прильнув к экрану; на втором – вскакиваем на ноги после того, как нашим забили; на третьем – убиты горем, потому что этот решающий матч завершился очередным поражением сборной Израиля. Чем хороша эта третья фотография, так это тем, что на ней с потрясающе органичной точностью запечатлена та чудовищная опустошенность, которая охватывает болельщика после проигрыша его команды. Офир осел на диване, бессильно сжимая подушку. Черчилль массирует виски. Амихай в поисках утешения слушает объяснения комментатора. На моих губах застыла горькая улыбка.
Фотографии с церемонии в Иерусалиме, когда Черчилль принимал присягу юриста, тоже делала печальная Илана – если судить по тому, сколько раз на них появляется Амихай. Вот он слушает перекличку участников. Вот подает Черчиллю его мантию. Вот Амихай на фоне закатного неба. Вот он же на фоне Долины Креста. На всех снимках выбран такой ракурс, что лилового пятна у него на шее не видно. На каждом из них он смотрится чуть лучше, чем выглядит в реальной жизни.
В том, что касается супружеских пар, видимость часто бывает обманчива. Тебе кажется, что ты прекрасно знаешь обоих, но ты понятия не имеешь о том, что происходит между ними, когда за последним гостем закрывается дверь. Печальная Илана никогда в нашем присутствии не нежничала с Амихаем. Я хорошо помню нашу первую встречу с ней. Амихай успел прожужжать нам все уши о том, что познакомился с девушкой своей мечты. Она красавица. Умница. Не девушка, а чудо. Он готов хоть завтра на ней жениться, только бы согласилась. Нам было по двадцать одному году, и женитьба представлялась нам чистой абстракцией, имеющей отношение к нашим старшим братьям и кузенам, но уж никак не к нам. Но горячность Амихая не могла оставить нас равнодушными. Помню, перед встречей с Иланой я даже постригся. Черчилль надел свою лучшую рубашку. И даже Офир пришел вовремя (до знакомства с Марией и превращения в Офи он постоянно опаздывал).