.
Определенные подозрения относительно того, что в сентябре — октябре 1826 года Пушкин читал какое-то одно стихотворение, а опубликовал в «Московском вестнике» какое-то другое, связанное с первым общей темой «пророка», «пророчества» и/или сходным названием, получают свое подтверждение в переписке Погодина с П. А. Вяземским, относящейся к 1837 году, когда Вяземский занимался после смерти Пушкина разбором его рукописей. В это время Погодин интересуется, не сохранился ли среди прочих произведений автограф «Пророка», а получив отрицательный ответ, сам сообщает Вяземскому:
Пророк он написал, ехавши в Москву в 1826 году. Должны быть четыре стихотв‹орения›, первое только напечатано (Духовной жаждою томим etc.)[373].
Свидетельство Погодина обладает особой ценностью, потому что, во-первых, он сам слышал осенью 1826 года какое-то стихотворение, впоследствии определенное им как «Пророк», во-вторых, будучи издателем «Московского вестника», получил от Пушкина (через Соболевского) в конце 1827 года текст стихотворения, которое было названо «Пророком» самим поэтом. Если это было одно и то же стихотворение, то остается непонятным, почему Пушкин не передал его издателю «Московского вестника» уже после первого прочтения, несмотря на большой интерес, как было сказано, к этому произведению со стороны Погодина. Примечателен тот факт, что, получив стихотворение, которое вскоре опубликует, Погодин не называет его «Пророком»: «Восхищался стихами Пушкина из Исайи» (запись от 12 ноября 1827 г.)[374].
Утверждение Погодина (1837 г.) о существовании четырех стихотворений, одноименных с «Пророком» или составляющих вместе некоторый цикл под этим заглавием, дополняется его же свидетельством, записанным Бартеневым в 1851 году. Тогда Погодин рассказал о том, что «Пророк» имел не вошедшую в публикацию строфу:
Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием вкруг шеи,
К У‹бийце› Г‹нусному› явись.
(Конъектуры в последней строке принадлежат M. А. Цявловскому[375].)
При том, что это утверждение было подтверждено впоследствии Соболевским, Хомяковым и А. Веневитиновым (братом поэта), остается совершенно непонятным, когда именно этот весьма определенный круг лиц мог познакомиться с таинственной и «возмутительной» строфой? Произошло ли это при их слушании «Пророка» в сентябре — октябре 1826 года (если, конечно, Пушкин читал тогда именно это стихотворение), при получении его Погодиным от Соболевского в конце 1827 года для публикации в «Московском вестнике» или же когда-либо еще?
Биографическая и историческая ситуация 1826–1827 годов исключают возможность публичного прочтения или распространения записанной Бартеневым строфы. Совершенно невозможно также предполагать, что Пушкин прислал текст «Пророка» с этой строфой для публикации в «Московском вестнике» (хотя бы потому, что в последнем случае у Погодина был бы ее исправный текст). Еще менее вероятным представляется распространение этой строфы в кругу любомудров и «Московского вестника» после публикации «Пророка», то есть после 1828 года, когда личные и деловые связи Пушкина с этими людьми или пресеклись, или весьма осложнились.