Угрожавшая опасность исходила не извне. Она исходила от молодого человека, который вот только что еще исполнял свой сидячий танец, раскачиваясь на месте, вперед-назад, под музыку своего блюза. Но постепенно он перестал раскачиваться, резко выпрямил спину и начал озираться, всякий раз вертя головой с неподвижными глазами, как вертят головой, озираясь, совы. С чего он начнет? В каком направлении, на кого или на что он бросится, готовый к насилию? На что он накинется в следующую секунду, чтобы уничтожить?
Воровка фруктов знала, что происходит с молодым человеком. Откуда она это знала? Из своих снов, и вообще. Он давно уже хотел расквитаться с миром, с этим миром. И вот теперь настал момент исчезнуть из него навсегда. Удалить себя. Пора мне убираться отсюда. В рай или хотя бы в то светлое место, где Евфрат и Тигр вытекают из рая? Никакого светлого места, ничего, кроме черноты перед глазами и внутри них, – убраться отсюда в вечность, и поскорее, аминь.
А вот чего она еще пока не знала: попытается ли он погубить вместе с собой кого-нибудь еще? Уничтожив себя, уничтожить и ее? ее партнера по хороводу? Всех троих, одним махом? И вот она уже исподволь оглядывает зал в поисках какого-нибудь оружия: на стенах ни сабель, ни мечей, ничего похожего, разве что тени от них в воображении или призраки, угадываемые как в бреду в мерцающих очертаниях языков пламени в камине.
Но потом она поняла: он хотел уйти из этого мира один. Она и хозяин, «гостиничный патрон», они, быть может, еще и существовали где-то, как-то, но не для него. Никто другой больше в счет не шел. Или так: ни на кого другого молодой человек больше рассчитывать не мог. Не было никого, кто был бы за него или против него. Для меня, рядом со мной, у меня под рукой больше никого нет и никогда не было. Где же они все, мне подобные?! так кричал я про себя с давних пор. Куда они подевались, мерзавцы, канальи, трусы, свиньи, висельники, – все мои? Мне скоро исполнится двадцать один – или уже исполнилось? забыл свой собственный возраст… а до меня только сейчас дошло: этих моих, мне подобных, не существует, нигде, – и здесь их нет, даже здесь. Какой я был дурак. Глупый как ночь. Дурак дураком.
И тут она поняла еще кое-что: он медлит. На протяжении еще нескольких взглядов он будет медлить. Он, несомненно, вот-вот совершит задуманное по отношению к себе, после чего навсегда останется лежать тут на полу. Но пока еще он пребывал в нерешительности. В любом случае он не хотел, чтобы все произошло незаметно, где-то в стороне, где-то на улице, под покровом дождливой ночи, ему нужно было, чтобы эта сцена разыгралась здесь, при свете, у всех на глазах, под барабанный бой и звуки труб. И пусть у него будет всего лишь два зрителя: смертоубийство должно было быть явлено миру. Зал «Auberge de Dieppe» тянулся вглубь и упирался в неоштукатуренную стену из крупных каменных глыб – достаточно места для разбега, чтобы проломить себе череп. Или вот еще огонь, полыхающий в камине, можно взять со стола оставленную бутылку с оливковым маслом и облить себя…