Почтальонша продолжила затем свой путь и, обогнав путешественницу, двигалась от деревни к деревне по таким же спиралям, словно показывая незнакомке дорогу. Всякий раз, когда она останавливалась перед каким-нибудь домом, казалось, будто она поджидает путницу; будто она прокладывает для нее маршрут, по кусочкам, один фрагмент спирали за другим. Это впечатление, впрочем, было обманчивым, потому что «factrice», «почтарша», останавливалась лишь для того, чтобы бросить отправления в почтовый ящик, преимущественно ведомственные формуляры, требования, угрозы, предупреждения, – и тут вездесущее государство, отсутствие которого здесь, в сельской местности, столь радовавшее сердце, оказалось иллюзией, – при этом ей меньше всего хотелось столкнуться нос к носу с кем-нибудь из обитателей дома или хутора, кому предназначалась эта почта, доставленная к тому же в воскресенье.
На протяжении всего пути случалось, что чужеземная странница, шедшая пешком, обгоняла здешнюю почтаршу, велосипед который был виден прислоненным то у одного дома, то у другого, потом велосипедистка обгоняла путницу, потом опять путница ее… и так далее, и так далее, от одной деревни, от одной епархии, как говорилось когда-то, к другой. Обе они не обменялись за это время ни словом, ни взглядом. И тем не менее было ясно, что они как-то сплотились в дороге и между ними образовалось некое единство, неведомое доселе ни той ни другой, в каком-то отношении уникальное. Такая общность поднимала настроение, хотя почтальонша, порой с трудом крутившая педали, изрядно злилась на это обманчивое плоскогорье с его многочисленными, еле заметными глазу подъемами, эту «faux plat», «псевдоравнину», которой страшились велосипедисты, даже те, кто участвовал в «Тур де Франс». И тем не менее: она и молодая путница, спираль за спиралью, сплачивались все больше, образуя дуэт. И почтальонше вспомнилось, как она, давным-давно, в молодости, путешествовала автостопом по Шотландии и очутилась однажды ночью в одной из привокзальных гостиниц, – ах, эти привокзальные гостиницы, внедренные в вокзалы! – в Глазго или в каком-то другом месте, где из окон ее комнатушки под крышей было видно станционное почтовое отделение – ах, все эти вокзальные почтовые отделения в больших городах! – и как она много часов подряд наблюдала за происходившим в ярко освещенном среди ночи зале, где целая армия мужчин, пожилых, – она видела, как поблескивают лысины, – в длинных серых халатах, сортировала почту, которая, в этом она была уверена, была совсем не такой, как ее теперешняя почта. А путнице, обогнавшей как раз почтальоншу или, наоборот, отставшей от нее, вспомнился, в свою очередь, тот велосипед, такой же желтый, почтовый велосипед, который уже не меньше года день и ночь стоял притороченным к металлическому ограждению возле входа в метро «Порт-д’Орлеан» и который она видела там еще три дня назад, неужели с тех пор прошло так мало времени? после ее возвращения из Сибири, желтый велосипед, почтовый велосипед, только без заднего колеса, или переднего? – и как он там стоял, этот одноколесный почтово-желтый велосипед, стоял и стоял, со своей красно-зелено-серо-сине-черной проржавевшей цепью, распоротым седлом и заблокированными педалями. Но почему при этом он своим видом так укреплял, сообщая надежную уверенность? Только из-за своего цвета? Из-за неизбывной желтизны?