— Потап Ликсандрович, а с чего наша коммуна началась?
Кузьменко кивнул на море:
— А вот с него…
— Як це так? — загалдели недоуменно.
Кузьменко показал глазами на Гаврилу Реву.
— Мы с кумом были в учредительной комиссии по созданию коммуны. Когда уже все было готово — все списки, все материалы собрали — пришлось ехать в Мариуполь за благословением, как говорится. Вы же знаете, тогда Новоспасовка была Мариупольского уезда… — Кузьменко повернулся к Реве. — В каком месяце это было, кум?
— Напровесне. Февраль кончался…
— Ну вот… А в феврале, сами знаете, какие дороги: ни подводой, ни санями по столбовой не пробраться. Решили двинуться по льду моря. Зима в январе стояла хорошая — лед вырос крепкий. Правда, уже поверх льда кое-где лужицы зарябили, но сам лед был пока матерый, ноздрей не взялся. Словом, туда доехали за милую душу. А справились с делами — глядь, погода поломалась. Отпустило, раскисло кругом. Туман упал такой, что кнута в руках не видать. Кум мне и говорит: «Не ударить ли по столбовому шляху?» Не, кажу, по глине не доползем, обчешем сани так, что до двора явимся с одним дышлом. «Нехай буде по-твоему», — отвечает. Словом, не долго спорили. Подобрали сенные объедки, напоили лошадей и гайда до дому. Правим с бугра к морю, глядим, за нами еще несколько саней путь держат: и новоспасовских, и петровских, кто приезжал на базар, кто в исполком. Ну, думаем, весело будет — вон какая свадьба собралась. Поехали. Пересвистываемся, перегукиваемся, — все ладно. А туман наваливается плотней да плотней. Но кони дорогу чуют, не понукай их, не дергай — довезут. Тут видим, новое лихо пришло — метель разгулялась. Как сыпанет-сыпанет крупой да как закружит-завертит — конец света! Вечереть начало рано. Вроде бы еще и Алтаул не миновали, а уже смеркается. Что за оказия? Сидим в санях, тулупами укутались — тепло, на волю вылезать неохота, только глаза слепит сырыми хлопьями. Занесло нас белым — сами на себя со стороны не похожи. Нет, говорю, кум, надо пройтись, дорогу прощупать. Что-то кони тревожно всхрапывают, неохотно вперед ступают. Не влететь бы в прорву. Видим, петровщане нас обгоняют, нахлестывают лошадей, понукают в три лопатки. Вот обошли, скрылись в замети. Вдруг слышим: «Рятуйте! Помогите!» В общем, торопились вслепую — угодили в разводье. Оказалось, кони перемахнули с ходу широкую трещину, а сани плюхнулись в воду. Они, сани-то, и коней затем втянули. Не знаю, как там что было дальше, а только прибежали мы на голос — ни саней, ни лошадей… Один из седоков, оказавшись в воде, успел из кожуха да из валенок выскочить: легкий стал, потому и на лед выбрался, а двое остальных так и ушли вниз. Положили мы этого одного в свой короб, тулупом привалили, стонет от пережитого ужасу, лихоманка его бьет. Стоп, думаем, вперед пути нет. Надо держать правее, прибиваться к берегу. Не едем, а пеши двигаемся. Я коней взял под уздцы, веду, а кум шагает сзади, держась за сани. И вот мои вороные как упрутся коваными копытами, как захрапят пужливо. У меня мороз по затылку. Слышу, впереди волна похлопывает, от нее даже пар встает. Так, думаю, нема, значь, берега. Остальные сани за нами двигались. Мы назад — и они поворачивают оглобли. Мы вбок — и они туда же. И кругом, оказывается, вода. Вот такие-то, значь, голенища… — Кузьменко выдохнул тяжело, принялся крутить цигарку.