– Ага. Скоро буду.
Но скоро не получилось. К моменту, когда Дуня добрела до дома Быкова, вылупились двадцать семь из тридцати цыплят. И теперь они, страшные и несуразные, копошились в заранее приготовленной коробке в окружении склонившихся над ними ребят.
– Ну, вот! Двадцать восьмой пошел. А ты, Ром, говорил, что все ни за что не выживут, – заметила Мариам, в восхищении разглядывая птичье потомство.
– Ага. Так обычно и бывает. Выживает хорошо если процентов восемьдесят пять. А у нас, считай, сто.
– У тебя талант, Ром, – улыбнулась Караулова. А Ромка (о чудо!) вполне уверенно ей ответил:
– Да ладно тебе. Просто повезло.
– Нет-нет, я настаиваю. Никакое это не везение. Я уверена, что и с оставшимися яйцами будет все хорошо.
– Было бы круто. Мариам…
– М-м-м? – промычала та, ласково почесывая пальцем еще влажное птичье брюшко.
– А что ты с ними будешь делать?
– С кем?
– Ну, с цесарками.
Мариам открыла рот, но далеко не сразу нашлась с ответом. Дуня решила, что у неё его в принципе не было, и Мариам придумывала, что сказать на ходу.
– Эм… Вообще-то я надеялась, что ими займешься ты.
– Я?! – удивился Бык.
– А что? Ты же у нас лучше всех в этом всем разбираешься, – вмешалась в разговор Юля.
– Ну… – Ромка почесал в макушке. – Не знаю. Цесарок у нас не было никогда. Да и куда их? Тридцать штук. Шутка ли? У нас и корма нет.
– Мы купим! – уверенно кивнула Мариам. – Правда, ребят? Скинемся и купим!
– А дальше что прикажете с ними делать? Если только пустить на убой.
– Ну, раз другого выхода нет… – Мариам пожала плечами и впялилась в пол.
– Чего? – сощурился Женька. – А гуманизм, что? Все? Отменяется? – Пять пар глаз уставились на Мариам.
– Мы сделали все, что могли! Дали птенчикам жизнь, – защищалась та.
– Чтобы потом их самим же и укокошить?
– Все мы смертны, – философски заметила Мариам, вцепившись в деревянную балку белыми от напряжения пальцами. – Зато они поживут! И я уверена, их жизнь будет счастливой. Под нашим-то попечительством.
– Сомнительно, – буркнул Кравец.
Из глубины сарая, где в стороне ото всех в сене валялся Тамерлан, раздался смешок. К нему присоседился другой, третий, а вскорости захохотали все. И только Мариам, которая восприняла происходящее на свой счет, было не до шуток. Ей казалось, что друзья смеются над ней. Это было ужасно. Она себя ненавидела. Не-на-ви-де-ла.
– Я пойду. Завтра рано вставать, – прошелестела Мариам.
– Я с тобой. Мой отец наверняка волнуется, – заметила Дуня.
– Я тоже пойду. – Вскочила со своего места Юлька.
– Вы охренели?! А за этими кто будет приглядывать? – возмутился Женя, тыча пальцем в коробку.