– И отец из него выйдет хороший, – добавила Мариам.
– А вот об этом вообще не напоминай. Мама боится, что я непременно залечу, если продолжу с ним встречаться.
– Ты шутишь?
– Какой там?
– А вы что, уже… Вы… – Мариам осеклась и до того покраснела, что ее румянец стал виден даже в тусклом свете уличных фонарей.
– Да нет! Господи, Мариам, ты как скажешь!
– Прости. Просто это так прозвучало, будто…
– Это реальность, а не больные фантазии моей матери?
– Ага.
– Нет. Нет… Ничего такого у нас пока не было.
– Пока? – уточнила Дуня. Юлька смутилась. Пожала плечами, поправила очки на носу:
– Ну, да. Я… знаете, я просто чувствую, что он тот самый.
Дуня с Мариам переглянулись и синхронно кивнули. Это ощущение было им и впрямь знакомо.
С тех пор, как на свет появились те чертовы птенцы, школьный чат в аське не затыкался ни на секунду. И Вету это порядком бесило. Происходящее казалось ей сущим дурдомом. К которому она, ко всему прочему, не имела абсолютно никакого отношения. Ощущение, что у ее друзей появились какие-то свои темы для разговоров, одни им понятные шуточки и приколы, было не из приятных. Ветка привыкла к тому, что все вокруг нее вертится, а тут… Тут все пошло наперекосяк. Программа дала сбой. И ее будто вышвырнуло на обочину жизни.
Сандалова отбросила от себя мышку и встала из-за стола. Уставилась на собственное отражение в зеркале, закрепленном над резным антикварным комодом. Покрутила головой из стороны в сторону, любуясь обновленным мелированием. Вышло и впрямь неплохо. Песочного цвета волны оттеняли голубизну глаз и небрежно спадали на ее покатые плечи. Вета была настоящей красавицей. Всякие Дуни ей и в подметки не годились. Это бесспорно. А впрочем, никому и в голову не приходило в том сомневаться. Другое дело, что красота не принесла Ветке счастья. Лишь в какой-то мере облегчила жизнь. Потому что кроме этой красоты ничего у нее не было – ни мозгов, как у той же рыжей или Карауловой, ни доброты, как у Мариам, ни уникального тонкого чувства юмора, как у Кешки Когана, ни Ромкиной предприимчивости, ни Женькиной целеустремленности, ни внутреннего стержня, как у Семена. Ни-че-го. Она брала внешностью, да. И абсолютной категоричностью. Кто-то сказал, что с ней лучше согласиться или вовсе не вступать в спор, чем что-то доказывать. Мол, себе дороже. Наверное, так оно и было. Плевать! Ей нужно было самоутвердиться хоть где-то, хоть как-то… Чтобы заглушить чудовищную неуверенность в собственных силах.
В глубине дома послышался грохот. Ветка настороженно замерла, и практически в ту же секунду, напугав ее просто до ужаса, в открытое окно ворвались сразу несколько человек в масках.