Людмила догадывалась, отчего Таня обрывает телефон; она несколько раз видела ее с Виктором, да и просьба профессора позаботиться о нем тоже кое-чего стоила. Если бы Таня по-человечески сказала, что ее тревожит, Людмила тут же все ей растолковала бы. Ну, конечно, не все — она хорошо знала, что можно говорить, а что — нельзя. Во всяком случае, не томилась бы в неизвестности. Но Таня легче откусила бы себе язык, чем заговорила с Людмилой о Викторе. Она просто набирала и набирала номер приемной, как попугай, повторяя одну и ту же фразу: «Соедините меня, пожалуйста, с отцом», — и Людмила, язвительно усмехаясь, повторяла то, что ей было приказано, и клала трубку на рычаг.
Так ничего и не добившись, Таня стала собираться на концерт. Встретимся, расспрошу. Однако, к филармонии Виктор не пришел. Таня прождала у входа до начала концерта и поехала в общежитие: даже допуская самое худшее, она не могла представить, чтобы его просто не выпустили из института. Расстроился, наверно, лежит там один-одинешенек, а я только время зря теряю.
Троллейбус полз медленно, подолгу простаивая перед светофорами. За широкой спиной какого-то военного Таня пробилась к передней площадке и увидела Сухорукова. Андрей Андреевич тихонько разговаривал с молодой красивой женщиной, поддерживая ее за локоть. Женщина улыбалась, запрокинув к нему лицо; Таня увидела белую, влажную полоску ее зубов и ярко накрашенные губы.
Будь Сухоруков один, Таня спросила бы его о Викторе, теперь подходить было как-то неудобно. Пока она колебалась, троллейбус остановился на Комсомольской, и Сухоруков с женщиной вышли. Таня вышла на следующей остановке и побежала к общежитию.
Уже стемнело. Общежитие было ярко освещено. Из открытых окон тянуло жареным салом. Громыхал магнитофон: «До свиданья, мальчики, мальчики, постарайтесь вернуться назад…» Таня нашла на третьем этаже окно Виктора: слава богу, свет горит. Чувствуя, как стучит сердце, взбежала по лестнице.
В комнате был только Семен Шкуть, белобрысый первокурсник со стоматологического. Он лежал, задрав ноги в рваных носках на спинку кровати, и зубрил анатомию. Увидев Таню, Семен опустил ноги и проблеял:
— О, волоокая дщерь, что привело тебя в наши пенаты?
Он был помешан на древнегреческой мифологии и изъяснялся гекзаметром. Таня все допытывалась: ты и анатомию отвечаешь стихами? Но сейчас ей было не до шуток.
— Где Виктор?
Она увидела над Витиной кроватью свою фотокарточку и почувствовала, что краснеет. Карточка была мутноватая, любительская, Заикин сфотографировал ее на даче, в качалке, с лохматым Пиратом на коленях; Пират весело скалился в объектив, а она сидела сердитая, словно двойку на экзаменах получила. Где он взял эту фотокарточку, чудак, повесил бы лучше портрет какой-нибудь кинодивы…