— Беда. Боюсь, что не придется нам с тобой гулять на Таниной свадьбе.
Он рассказал о заключении Гаевского, о своих подозрениях.
Ольга Михайловна зябко вздрогнула и стянула на груди кофту.
— Что ж теперь будет, Коля? Есть ли хоть какая надежда?
— Надежда… Надежда есть. Помнишь, я рассказывал о девочке. Примерно такое же положение. Вытянули. Четыре операции, год борьбы… Пока с Виктором ясно лишь одно: это очень серьезно.
— Бедная Танечка, — вздохнула Ольга Михайловна, — она его так любит. Где она сейчас, хоть бы с нею ничего не случилось. Чего ты сидишь, Коля?! Нужно что-нибудь делать, нужно искать ее.
Николай Александрович потянулся за портсигаром. Где ты ее будешь искать? У нее — сто дорог, у тебя — одна. Позвонить в институт, может, помчалась туда? Зря не поговорил с ней днем по телефону, успокоил бы. Обязательно следовало поговорить.
За окном прошелестела колесами машина, глухо хлопнула дверца. Вересов отдернул штору и выглянул. Оттого что в комнате было светло, темень за окном казалась особенно густой и непроницаемой. Вместо машины он увидел среди книжных полок себя. Изображение двоилось, как в телевизоре с ненастроенной антенной, но он отчетливо увидел жесткий ежик над круглым лбом, тонкую ниточку шрама на щеке, тяжелый подбородок.
Вошла Таня. Николай Александрович сразу заметил, как изменилась дочь со вчерашнего дня. Там, на даче, Таня была свежей и румяной, словно умылась криничной водой, теперь лицо у нее было серым и усталым, и тускло блестели запавшие глаза.
— Что с ним, папа? Почему ты мне ничего не сказал?
Она сделала несколько запинающихся шагов по ковру и села в кресло у стола. Николай Александрович опустил штору и отошел от подоконника.
— А что я тебе мог сказать? Мы еще сами ничего не знаем. Только предположения, а предположения в нашем деле…
— Таня, — перебила его Ольга Михайловна. — Танечка, где ты была? Мы так переволновались.
Таня даже не обернулась на ее голос.
— У него… меланома?
— Заглянула в справочник? Не надо этого делать.
— Папа…
Он подошел, взял ее руки в свои. Пальцы у Тани были холодные и вздрагивали от возбуждения.
— Танечка, я действительно пока почти ничего не могу тебе сказать. Необходимо провести целую серию исследований, они потребуют времени. Виктору придется полежать у нас. Сколько? Не знаю. Месяца два, три.
— Так долго? — у Тани задрожали губы. — А как же… Как же наша свадьба?
— Со свадьбой придется обождать, — сказала Ольга Михайловна. — Какая разница, Танечка, — месяцем раньше, месяцем позже. Ты еще молода, успеется.
Таня сняла очки, и выражение лица у нее стало беспомощное и растерянное, как у ребенка. У Николая Александровича запершило в горле.