— Да ты просто Дэвид Аттенборо, — заметила я.
— Как вы втиснули сюда пианино? — спросила Ксанта.
— Лучше не спрашивай, — вздохнула я. — Половина клавиш не работает, оно расстроено, и никто не умеет на нем играть.
Ксанта пробежала пальцами по клавишам и стряхнула приставшие к ним клочья пыли.
— Вот эта девочка умеет, — заметил Билли.
— Ой, господи, нет, — ответила она.
— Это видно по осанке. — Билли пихнул меня локтем. Можно подумать, речь опять шла о еже. — Сейчас она сядет пряменько, как струнка.
— Ксанта, мы тебя не заставляем, — предупредила я.
— Я не знаю, что сыграть.
— Сыграй, что хочешь.
— Только не грустное, — сказал Билли.
Я ударила его по руке.
— Сыграй, что хочешь.
Клавиши у пианино грязно-кремовые, цвета пожелтевших от никотина ногтей. Кончики пальцев Ксанты коснулись их, и она, склонив голову, стала наигрывать мелодию.
— Что это? — спросил Билли.
— «Рассвет». Это из саундтрека к «Гордости и предубеждению».
— Того, что с Кирой Найтли? — уточнил Билли.
Ксанта перестала играть.
— Вы поклонник Киры?
— Ну, ей не помешала бы парочка дополнительных сэндвичей с ветчиной.
Ксанта рассмеялась.
— Билли, нельзя говорить про женский вес, — возмутилась я.
Он завел глаза, разыгрывая спектакль для Ксанты.
— Продолжай играть, — сказал он ей. — Ты настоящая Марианна Дэшвуд.
— Ксанта больше похожа на Джейн Фэрфакс, — возразила я.
— Не могу поверить, что вы читаете Остин! — Ксанта снова перестала играть и во все глаза уставилась на Билли.
— Это его новое порочное увлечение, — сообщила я.
— Ничего порочного тут нет, — сказал Билли. — Эта женщина — гений.
Стоило Билли посмотреть на Ксанту, как в его глазах загорелся давным-давно погасший огонек.
В паб Ксанта пришла в новом джемпере с красноносым оленем Рудольфом, в узкой юбке из черной кожи, тонких колготках и сапогах до колен. Увидев, что она одна, я почувствовала облегчение и разочарование. Я уже настроилась увидеть их вместе.
— Где твой парень? — спросила я.
— Подойдет попозже, — ответила она, устраиваясь в закутке рядом со мной.
— Что будешь пить? — спросил Билли.
— Пожалуй, «хейнекен».
— Вот это я понимаю, — обрадовался Билли. — Ширли! Принеси-ка нам еще кружку, как будет минутка.
Мы готовились к долгой ночи. У нас в деревне вечеринка уродливых свитеров проходит в Стефанову ночь и знаменуется сбором пожертвований на нужды местного клуба Гэльской атлетической ассоциации. Все называют ее «Двенадцать пабов».
— А вы в двенадцати пабах участвуете? — спросила Ксанта.
— Господи, вот еще, — ответил Билли. — Нагрузка великовата.
Паб Ширли стоит на островке земли там, где дорога разделяется на две. Кто-то из местных заложил традицию после каждой кружки обегать вокруг паба, причем каждый крут считается за новый паб. Одолеть двенадцать кругов способны только самые стойкие, но к обычаю тут относятся со всей серьезностью.