— Она вас не слышит, — сказала им я.
Они посветили ей в глаза фонариком, как в кино.
— Как давно это продолжается? — спросили они.
— Как давно у нее идет кровь?
— Нет, сколько она уже не отвечает на внешние раздражители? — поясняют они.
— Не знаю... давно.
— Несколько часов? — спросили они.
Я покачала головой:
— Недели две.
* * *
— Она упала с лестницы, — сказала я.
— Вы видели, как она упала?
— Да, — соврала я.
— И дома больше никого не было.
— Никого.
— А ваш отец?
— Он с нами не живет.
— Значит, в доме живете только вы и ваша мать?
— Да. Дядя живет рядом.
— Понятно, а где он находился...
— Он доил коров. Слушайте, ей в последнее время тяжело пришлось. Скончался ее близкий друг. Она скорбит.
— Примите мои соболезнования.
— Спасибо.
— Кто? — спросила мама.
* * *
Похоже, нас раскусили. Мне собрались назначить соцработнпка, но, когда я сказала, что мне восемнадцать, им осталось только развести руками. Все в порядке, заверила их я. Мой дядя дома. Мне не придется справляться в одиночку. Они ответили мне, что уход за матерью не моя забота.
Я сжимала края одеяла из фольги, которым один из санитаров накрыл мне плечи. Когда он мне его дал, я подумала, что это неуместно до смешного. Я же не спаслась из горящего здания и не пробежала марафон. Теперь я была благодарна за это одеяло.
Который час, я не знала и растерялась, поняв, что на улице светит солнце. Это была рассинхронизация, как после долгого путешествия.
Когда я доставала из автомата шоколадку, в вестибюль больницы вбежал Билли.
— С тобой все в порядке?
— Ага.
— Где она?
— Сюда. — Я повела его назад к палате. — Только не путайся, когда ее увидишь. Она вышибла себе два зуба, а еще два сломала. У нее перелом носа и так называемой стенки орбиты.
— Глазница сломана? — переспросил он.
— Кажется, да.
— Что случилось?
— Она билась головой о ступеньки.
— Что? Почему?
— Откуда я знаю? Билли, мама не разговаривала со мной несколько недель. С врачами она тоже не говорит. Вряд ли она вообще понимает, что происходит.
Со смешанным чувством превосходства и вины я дала ему время осознать мои слова. Мы добрались до палаты и зашли за занавеску, задернутую вокруг койки. Была ли мама в сознании, понять было трудно. На носу у нее был гипс. Под глазами — лиловые мешки. Левый глаз заплыл.
— Ее выписывают, — сказала я.
— В таком состоянии?
— Говорят, дальше она может восстанавливаться дома.
— Она же, блин, овощ.
— Говорят, все показатели жизнедеятельности в норме.
Билли сидел на стуле, уронив голову в ладони. Потом выпрямился и вздохнул.
— Хорошо, — повторял он, будто пытаясь убедить в этом самого себя. — Хорошо.