Как объяснить такое предательство? Конечно, оправдания можно найти, если захочешь, – как для любого поступка. Луи Расин, а вслед за ним многие доброжелательные биографы представляют дело так, что Расин был недоволен манерой игры мольеровской труппы и неудовлетворен успехом, который «Александр» имел на мольеровской сцене.
Тридцать лет спустя после этих событий некий мемуарист утверждал, будто друзья говорили Расину: «Пьеса ваша превосходна, но вы доверили ее труппе, которая умеет играть одни комедии; только поэтому пьеса и не имела успеха; отдайте ее в Бургундский отель, и вы увидите, какой она принесет триумф». Что касается короткой жизни «Александра» в Пале-Рояле, то, как мы убедились, неудачной ее можно назвать лишь с большой натяжкой. А творческие расхождения с Мольером, конечно, возможны. Вполне вероятно, что мольеровское стремление к наиболее естественному и простому, жизнеподобному поведению актера на сцене не полностью совпадало с художественными установками Расина, особенно Расина времен «Александра». Но и утвердившийся в Бургундском отеле стиль игры с его патетической условностью едва ли принимался Расином без оговорок. В частности, о расиновском понимании того, как следует читать стихи со сцены – вопрос немаловажный для тогдашнего театра, – у нас есть анонимное и более позднее свидетельство, передающее некий анекдот. Анекдот есть анекдот, но в общем он не менее достоверен, чем другие рассуждения о театральных пристрастиях Расина.
Рассказчик, ссылающийся на старшего сына Расина, Жана-Батиста, утверждает: «У господина Расина был природный талант читать стихи самым естественным и самым выразительным образом… Он не одобрял слишком ровной манеры чтения, принятой в труппе Мольера. Он желал, чтобы стихи произносили с особой интонацией, которая в соединении с размером и рифмой отличала бы их от прозы. Но он не выносил того надсадного завыванья, которым пытаются подменить естественную красоту и которое как будто можно записывать нотами, словно музыку. Раздосадованный таким дурным вкусом, все более распространявшимся, он зашел однажды в помещение[25], где собрались актеры. «Господа, – сказал он, – я принес вам неприятную новость. Ваш театр собираются закрыть. – Но почему же, сударь? – спросили его. – Почему? – возразил господин Расин. – Да потому, что вам, конечно, известно: привилегию петь на сцене имеет для своих актеров один господин Люлли[26]; а многие заметили, что вы на своей сцене поёте, и весьма некстати».
Эта история только подтверждает догадку: если Расин не во всем соглашался с Мольером, то и Бургундский отель не вызывал у него безоговорочного одобрения. Во всяком случае, предпочтение в этом, чисто профессиональном, смысле было не настолько велико, чтобы могло само по себе подвигнуть молодого драматурга на такой неприглядный и беспрецедентный в тогдашней театральной жизни шаг.