Взамен ослушниц в Пор-Рояль были привезены благонадежные монахини из других общин; их, естественно, встретили в штыки, и началась глухая борьба, длившаяся несколько месяцев. Сестры из Пор-Рояля презирали тот дух безоговорочного повиновения и нерассуждающей веры в каждое слово любого лица из церковной иерархии, не говоря уж об архиепископе и папе, что принесли с собой пришелицы. А те видели в склонности старожилок к самостоятельному рассуждению, в их опоре на собственное мнение и упрямом сопротивлении авторитетам прямой путь к кальвинистской ереси; они недоумевали, зачем тогда при таком расположении ума приносить монашеские обеты, важную часть которых и составляет абсолютное послушание и отказ от собственной воли. Давление на непокорных монахинь было очень велико, использовались, как обычно в таких случаях, и угрозы, и посулы, и психологический шантаж, и доводы убеждения. Кое-кто дрогнул; иные по нескольку раз подписывали Формуляр и отрекались от своей подписи. Тут разыгрывалось немало душевных драм. Одну из них Расин описал много лет спустя:
«Была в обители некая сестра Флавия, которую при вступлении ее приняли очень любовно, долгое время отличали среди других и даже поручали ей самые важные монастырские должности. Монашеские обеты она принесла в другом монастыре, где много наслышалась про споры о благодати. Она выказывала необычайную ревность к учению святого Августина и ко всем тем, кто считались его защитниками. Она уверяла даже, что была чудесным образом исцелена от разных тяжких болезней предстательством то аббата де Сен-Сирана, то господина Леметра, то матери Анжелики. Но более всего она стала заметна во время дела с подписанием Формуляра, Не только не одобряла она уступок в том, что касалось "факта", но не желала даже соглашения о "праве" без оговорок, которые сохранили бы в неприкосновенности истинное учение о благодати. Она ссылалась на слова, написанные по этому поводу господином Паскалем перед его кончиной. Она утверждала даже, что ей было ниспослано откровение – сам епископ Ипрский[29] явился ей собственной персоной. Но другие сестры, не склонные восхищаться таким неумеренным и нескромным рвением, прилюдно выговаривали ей за это и, распознав, хотя и с некоторым запозданием, вздорность ее характера, перестали питать к ней прежнее уважение. Такое охлаждение до крайности ее уязвило, и с тех пор она стала строить тайные планы мести. Это она составила список монахинь, которых увезли из монастыря, и передала его господину Шамийяру[30], чье безграничное доверие сумела завоевать. И с тех пор она, заодно с этим пастырем, старалась добиться подписей от тех монахинь, которые, как ей казалось, колебались и сомневались более других. Набралось семь или восемь тех, что дали себя уговорить; они были сразу же допущены к причастию и получили более высокие монастырские должности. Самой сестре Флавии досталась должность суприорессы