Как же могла истина достичь ушей Короля? Те немногие, кто имел достаточно твердости высказать ее перед ним, были либо удалены от двора, либо сами заклеймлены как янсенисты. И кто мог бы укрыться от такой клеветы, если сам папа, написавший однажды любезное письмо господину Арно, был назван публично пособником янсенистов?»
Но совмещать преданность королю с проянсенистскими настроениями Расину с каждым днем в жизни становилось едва ли не труднее, чем на бумаге, Людовик все больше ожесточался; одно посещение Пор-Рояля заставляло его хмурить брови. Когда вскоре после смерти Расина графиня де Грамон, которую Людовик очень любил, осмелилась провести целую неделю в Пор-Рояле, король вычеркнул ее из списка приглашенных в Марли и объяснил: «Кто ездит в Пор-Рояль, не должен бывать в Марли». Фенелон так комментировал эту историю: «То, что сделано в отношении госпожи графини де Грамон, кажется мне превосходящим должную меру. Говорить, что испытываешь омерзение к Пор-Роялю, – на мой взгляд, это слишком. Надо было просто предупредить графиню де Грамон, чтобы она не ездила больше в Пор-Рояль, находящийся под подозрением, и дать знать другим, что ей это было запрещено.
Не ее следовало подвергать унижению; у нее есть долг признательности этому монастырю; она не находит там ничего, кроме благого назидания; перед глазами у нее пример Расина, который ездил туда очень часто, который говорил об этом во всеуслышанье у госпожи де Ментенон и которого никогда этим не попрекали; но гнев Короля должен был пасть на господина архиепископа Парижского, два года назад ходатайствовавшего перед Королем, чтобы этой обители снова позволили брать послушниц…»
Итак, по свидетельству Фенелона, Расин не скрывал своих сношений с Пор-Роялем – и не имел из-за этого никаких неприятностей.
Скорее всего, оба эти утверждения нуждаются в оговорках, Расин действительно мог упоминать о своих визитах в Пор-Рояль, но у него было для того отличное оправдание: он ездил в опальный монастырь не как сочувствующий, не как заговорщик, а как племянник настоятельницы, многим обязанный своей тетушке, и эти поездки совершались из семейного долга, родственной привязанности, а не из религиозных или политических убеждений. И конечно, король и госпожа де Ментенон не знали многого, не догадывались, до какой степени Расин был связан с Пор-Роялем и его друзьями, как глубоко он был им предан. Уже после его смерти Виллар передавал такую его фразу: «Я без сожалений подвергнулся бы опале, свернул бы себе шею (это подлинное его выражение), лишь бы Пор-Рояль мог снова встать на ноги и процветать». Едва ли царственные покровители Расина об этом подозревали. И, разумеется, им была неизвестна его работа над «Историей Пор-Рояля».