В глазах Боссюэ, относившегося к мистическим учениям недоверчиво, все это была вредная и подозрительная ересь. Он начал с Фенелоном – недавним своим почитателем и протеже, сподвижником по обращению гугенотов в католичество – беспощадную полемику, прибегая и к теологическим доводам, и к сокрушительному юмору, и, наконец, к последнему аргументу – силе. К себе в союзники Боссюэ призвал папу и короля. Святой престол осудил квиетизм, а Людовик, считавший Фенелона «умом возвышенным, но склонным к химерам», отстранил его от воспитания внука. Опальный прелат был сослан в свою епархию, в Камбре, и в столицу больше не вернулся. Расин был очень этим огорчен и писал сыну (впрочем, с обычной своей осторожностью не высказываясь по сути дела): «Добрые чувства, которые питает ко мне господин де Камбре, не позволяют мне быть равнодушным к тому, что его касается, и я желал бы от всей души, чтобы прелат, наделенный такими достоинствами и добродетелями, не написал книги, которая навлекает на него столько неприятностей». Жан-Батист навестил Фенелона в его камбрейском изгнании.
Но если Боссюе был одержим богословской ревностностью, то у Людовика имелись и другие причины раздражаться на Фенелона, Дело в том, что «химеры» архиепископа были не только теологического, но и политического свойства. Он писал Людовику (письмо это, правда, не было опубликовано, а скорее всего и не отправлено, но взгляды автора адресату были известны): «Ваши подданные, которых вы должны любить как собственных детей… умирают от голода. Земля не возделывается, города и селения пустеют; ремесла чахнут и не могут более прокормить работников. Всякая торговля прекратилась… И даже народ (говорить надо все), который так вас любил, так вам верил, начинает терять к вам любовь, доверие и простое уважение. Ваши победы и завоевания его больше не радуют; он исполнен горечи и отчаяния. Мятеж понемногу загорается повсюду… Вы доведены до постыдной и прискорбной крайности: либо оставить мятеж безнаказанным и тем усилить его, либо бесчеловечно расправляться с народом, который вы повергаете в отчаяние, отнимая у него вашими военными податями тот мир, коего он старается достичь в поте лица…». Картина эта была весьма близка к истине в последние годы царствования Людовика XIV.
Нет, божественного права монархов Фенелон не оспаривал; но кроме Бога и короля у Фенелона появляется еще один держатель права – народ. Монарх – «царь единственно для того, чтобы принадлежать народу; народу должно быть отдано все его время, все его заботы, вся его любовь; он тогда лишь будет достоин своего сана, когда забудет о себе самом и посвятит себя общественному благу…». Так писал Фенелон в своем романе «Приключения Телемака» – утопически-нравоучительной фантазии на тему гомеровской «Одиссеи». «Телемак» вышел в свет полуподпольно в 1699 году, сочинен был несколькими годами ранее, но, по мысли и настроению, несомненно относится уже к будущему, просветительскому веку. Фенелон, враг всякого эгоизма, повторяет вслед за Паскалем, что «я – ненависти достойно», развивая это убеждение не только в психологическом плане, но и в социальном. На страницах «Телемака» появляются сказочные поселения-государства с идеальным устройством. Это патриархальные общины, где люди «близки к природе» и потому довольствуются малым. Здесь все свободны и все равны. Здесь либо нет частной собственности, либо каждый владеет землей – но одинаково малым ее клочком. Ибо имущественное неравенство противно природе и не имеет оснований в естественном праве, равно как и наследственное владение короной или землями. Здесь царит мир и взаимная любовь, ибо нет зависти и соперничества. Здесь радости невинны и тихи, ибо нет роскоши и праздности.