Царь, сражайся с клеветою, —
я никак не ожидал, что стану когда-нибудь сам жертвой клеветы. Я знаю, что в представлении Короля янсенист – это вместе и заговорщик, и бунтовщик против Церкви. Соблаговолите припомнить, мадам, сколько раз вы говорили, что лучшее мое качество – это детская послушность всему, во что верует и что велит нам Церковь, даже в самых незначительных вещах. Я сочинил по вашему приказу около трех тысяч стихов на благочестивые сюжеты; я высказывался в них несомненно от полноты сердечной и вложил в них те чувства, которые сильнее всего меня волнуют. Довелось ли вам слышать, чтобы кто-либо нашел там хоть одно место, похожее на заблуждение и на все то, что называется янсенизмом? Что до заговора, то кто же не может быть в нем обвинен, если обвиняют человека, столь преданного Королю, как я, человека, который проводит жизнь в том, чтобы думать о Короле, собирать сведения о великих деяниях Короля и внушать другим те чувства любви и восхищения, которые питает к Королю он сам? Смею сказать, что вельможи много больше искали моего общества, чем я – общества вельмож; но среди кого бы я ни находился, Бог даровал мне милость никогда не краснеть ни за Короля, ни за Евангелие… Сударыня, как я смогу с чистой душой свидетельствовать перед потомками, что этот великий государь не допускал ложных доносов на тех, кого совсем не знал, если мне самому приходится на грустном опыте убеждаться в обратном? Но я знаю, что послужило поводом к столь несправедливому обвинению. У меня есть тетка, настоятельница Пор-Рояля; я ей бесконечно обязан. Это она дала мне, еще ребенку, первые познания о Боге, и она послужила орудием Господу, чтобы извлечь меня из заблуждений и гибельных опасностей, в которых я пребывал целых пятнадцать лет. Я узнал два года назад, что ее обвиняют в неповиновении, в том, что она будто бы принимала послушниц вопреки запрету принимать их в этой обители. Я узнал также, что у этих бедных монахинь собираются отнять то немногое, что они имеют, дабы облегчить расточительные траты аббатисе Пор-Рояля в Париже. Мог ли я, не будучи последним из людей, отказать ей в моей помощи при такой крайности?»
Расин ссылается дальше на благоприятные для Пор-Рояля заключения отца Лашеза, главного викария архиепископа Парижского, двоих бенедиктинцев, посетивших Пор-Рояль с инспекцией, самого архиепископа и продолжает: «Вот и весь мой янсенизм. Я говорил, как эти доктора Сорбонны, как эти монахи, наконец, как мой архиепископ. Впрочем, я могу поклясться перед Богом, что не знаюсь и не вижусь ни с одним человеком, заподозренным в малейшей склонности к новшествам. Я веду насколько возможно уединенный образ жизни в моем семействе, а в свете появляюсь только тогда, когда бываю в Марли».