Я опустил взгляд и почувствовал, что она поступила так же.
– Правда в том, что ты привык пользоваться людьми, мой друг.
– Извини, – сказал я.
– Даже не знаю, почему ты еще не умер от стыда. – Майя улыбнулась: я видел ее улыбку, освещенную восходящим солнцем. – Я отлично помню, он сидел вон там, нам только что принесли сок луло[57], ведь Ирагорри – трезвенник. Он положил в стакан ложку сахара и медленно размешивал, когда рассказывал о банкомате. Сказал, что он, конечно, одолжил деньги отцу, хотя они не были у него лишними. А потом спросил у него: послушайте, Рикардо, не обижайтесь, но как вы собираетесь вернуть долг? Когда, и все такое. И тогда отец, по версии Ирагорри, сказал: «Не беспокойтесь. Я только что сделал одну работу, и мне хорошо заплатят. Я все вам верну с процентами».
Майя встала, сделала пару шагов к деревянному столику, на котором стоял маленький магнитофон, и начала перематывать пленку. Тишину наполнил механический шорох, монотонный, как струя воды.
– Эта фраза как дыра, в которой все исчезает, – сказала она. – «Я только что сделал одну работу, и мне хорошо заплатят». Всего несколько слов, но сколько в них скрывается.
– Потому что мы ничего не знаем.
– Совершенно верно, – сказала Майя. – Не знаем. Ирагорри сначала не спрашивал из деликатности или побоялся, но в конце концов не выдержал. «Что это была за работа, сеньорита Фритц?» Мне кажется, я вижу его вон там, как он отводит взгляд. Ты видишь этот стеллаж, Антонио?
Майя указала на плетенную этажерку с четырьмя полками.
– Видишь фигурку индейца?
На этажерке, рядом с двумя пузатыми вазами, сидел, скрестив ноги, маленький человечек с огромным фаллосом.
– Ирагорри смотрел на него, отвернувшись, он не осмеливался заглянуть мне в глаза, когда спросил: «Ваш отец ни в чем не замешан?» «В чем, например?» – спросила я. И он, продолжая смотреть на индейца, покраснел, как ребенок, и сказал: «Ну, я не знаю, мало ли, какое это теперь имеет значение?» И знаешь, что, Антонио? Вот что я думаю: какое это теперь имеет значение?
Шорох магнитофона прекратился.
– Дослушаем? – спросила Майя. Ее палец нажал кнопку, мертвые пилоты снова заговорили в далекой ночи, в небе, на высоте тридцати тысяч футов над землей, Майя Фритц села рядом, положила руку мне на бедро, прильнула к плечу, я почувствовал запах ее волос, едва уловимо пахнувших вчерашним дождем, ее телом и сном, но мне нравился этот запах, мне было комфортно с ним.
– Мне пора ехать, – сказал я.
– Уверен?
– Да.
Я встал, посмотрел в большое окно. Снаружи, из-за холмов, выглядывал белый диск солнца.