* * *
Есть только одна прямая дорога от Ла-Дорады до Боготы, только один способ добраться без объездов и задержек. По ней и движется все – люди и грузы, ведь для транспортных компаний жизненно важно преодолеть расстояние в кратчайшие сроки, и авария на этом единственном маршруте – всегда проблема. Дорога идет прямо вдоль реки до самой Онды – порта, куда прибывали путешественники еще в те времена, когда над Андами не летали самолеты. Из Лондона, Нью-Йорка, Гаваны, Колона или Барранкильи вы добирались морем до устья Магдалены, там пересаживались на другой корабль или продолжали путешествие на том же самом. Это были долгие дни плавания вверх по течению реки на допотопных пароходах, которые застревали на мелях между крокодилами и рыбацкими лодками во время засухи, когда вода в реке опускалась так сильно, что дно всплывало, как поплавок. Из Онды каждый уже сам добирался до Боготы, как мог: на муле, по железной дороге или на частном автомобиле, в зависимости от эпохи и личных возможностей, и этот последний отрезок пути тоже мог занять от нескольких часов до нескольких дней, потому что совсем нелегко преодолеть эту сотню километров, поднимаясь от уровня моря до высоты 2600 метров над его уровнем, где лежит город серого неба.
Если не брать в расчет банальные исторические причины, то за всю жизнь никто так и не смог убедительно объяснить мне, почему страна выбрала своей столицей самый отдаленный и труднодоступный город. Жители Боготы не виноваты в том, что они замкнуты, холодны и недружелюбны, потому что таков и наш город, и нас нельзя упрекать в том, что мы с недоверием относимся к незнакомцам: мы не привыкли к ним. Я не могу винить Майю Фритц в том, что она уехала из Боготы, когда у нее появилась такая возможность, и я не раз задавался вопросом, сколько нас, людей моего поколения, сделали то же самое – сбежали если не в жаркое захолустье, как Майя, то в Лиму или Буэнос-Айрес, Нью-Йорк или Мехико, в Майами или Мадрид. Колумбия массово производит беглецов, это правда, но как бы я хотел узнать, у многих ли из них, родившихся, как мы с Майей, в начале семидесятых, было мирное, защищенное или хотя бы не слишком травматичное детство и отрочество, из которого они перешагивали в и без того пугающую взрослую жизнь, тогда как город вокруг погружался в страх и грохот выстрелов и бомб, хотя никто и не объявлял войны или, по крайней мере, обычной войны, если бывают какие-нибудь другие.
Хотел бы я знать, сколько из них покинуло Боготу, чувствуя, что они спасены, и сколько из них, спасаясь бегством из охваченного огнем города, ощутили себя при этом предателями, крысами, которые бегут с пресловутого корабля.