– Не знаю, – сказал я тогда. – Я не знаю, чего я хочу.
В последовавшие секунды молчания я слышал звуки, которые производила Летисия, едва различимые (как от колокольчика, которые иногда повязывают кошкам); родители безотчетно учатся слышать их: вот Летисия идет или бежит по ковру, вот она разговаривает со своими игрушками или игрушки разговаривают друг с другом, вот она берет что-то (украшения или пепельницу, которые ей запрещено трогать, или метлу, которую она любит выносить из кухни, чтобы подмести ковер: все эти едва заметные движения воздуха, которые производит ее маленькое тело). Я скучал по ней; я понял, что впервые провел ночь без нее, так далеко от нее; я почувствовал, как было уже много раз, тревогу из-за ее беспомощности, я интуитивно понимал, что все опасности (они таились в каждой комнате, на каждой улице) угрожают ей с большей вероятностью, когда меня нет рядом.
– С девочкой все в порядке?
Аура ответила не сразу:
– Все в порядке. Она хорошо позавтракала.
– Дай мне ее.
– Что?
– Позови ее к телефону. Скажи ей, что я хочу с ней поговорить.
– Антонио, прошло уже больше трех лет. Почему бы не забыть обо всем этом? Зачем жить, все время думая о покушении? Я не знаю, чего ты хочешь, правда, не знаю, какая в этом польза.
– Я хочу поговорить с Летисией. Дай ей трубку. Позови и дай трубку.
Аура фыркнула с досады или отчаяния, а может, даже с раздражением от собственной беспомощности: такие чувства нелегко различить по телефону, нужно видеть лицо человека, чтобы правильно их понять.
В моей квартире на десятом этаже, в моем городе, расположенном на высоте 2600 метров над уровнем моря, две мои женщины ходили и разговаривали, а я слушал их, я любил их, да, я любил их обеих и не хотел причинять им боль. Вот о чем я думал, когда к телефону подошла Летисия.
– Але? – сказала она. Это слово дети учат сами, обходясь без чьей-либо помощи.
– Привет, дорогая.
– Папа, – узнала она.
Затем я услышал далекий голос Ауры:
– Да, послушай, что он тебе говорит.
– Але? – повторила Летисия.
– Привет, – сказал я. – Угадай, кто я?
– Папа, – ответила она, упирая на второе «п».
– Нет, это злой волк.
– Злой волк?
– Питер Пэн.
– Питер Пэн?
– Так кто я, Летисия?
Она задумалась на мгновение.
– Папа, – сказала она.
– Правильно.
Она засмеялась: короткое хихиканье, трепет колибри.
– Ты заботишься о маме? Ты должна о ней заботиться.
– Ага, – сказала Летисия. – Вот она.
– Нет, подожди, – пытался сказать я, но было уже поздно, она передала трубку и оставила меня и мой голос в руках Ауры, и мое чувство к ней повисло в теплом воздухе. «Ну, иди поиграй», – сказала ей Аура своим нежнейшим голосом, почти шепотом, будто спела колыбельную. Затем она заговорила со мной, и контраст был резким: в ее голосе звучала грусть, разочарование и скрытый упрек.