Однако штрихи предначертанного не видны в «дармштадтские» годы юной принцессы Эллы. Девочку отличал жизнерадостный характер, она часто улыбалась, хотя уже в раннем возрасте её размышления могли касаться серьёзных вопросов бытия, озадачивая мать такой «недетской» философией. В подобные минуты Елизавета казалась отрешённой, витающей где-то далеко, но вскоре к ней возвращалась привычная весёлость, а взявшись задела — рисование, рукоделие, чистописание — она проявляла абсолютную сосредоточенность. Наибольших успехов Элла добилась в шитье, справляясь с ним самостоятельно и безошибочно.
Ещё одной из чёрточек её характера стала рассудительность. «Во время завтрака со мной, — сообщала в одном из писем Алиса, — Элла увидела, как я обмакнула печенье в кофе, и сказала: “О, мама, так нельзя! Разве так можно делать?” — потому что я не позволяю так делать. Она такая смешная, и с ней не так-то просто управляться — прямая противоположность Виктории, которая очень послушна».
И всё-таки в первую очередь девочку волновал окружавший её прекрасный мир — упорядоченный с немецкой пунктуальностью и одновременно наполненный необъяснимой красотой. Буковый лес, начинавшийся почти сразу за городом, сосновые боры, протянувшиеся до самого Рейна, полевые цветы, которые Елизавета так любила, — всё это манило, восхищало, радовало.
В самом Дармштадте ей нравилось бродить по аллеям старинного пейзажного парка Херрнгартен, где когда-то прогуливался сам Иоганн Вольфганг Гёте и где имелся маленький уголок регулярного сада, напоминавший Версаль. Ещё более притягательным был утопающий в цветах парк Розенхёэ (Розовый холм). Здесь вместе с сёстрами Элла нередко собирала букеты, предназначенные их «друзьям» — пациентам городской больницы.
Иногда приходилось навещать дедушку Карла и бабушку Елизавету в их пригородном Бессунгене. Доброго деда, всегда готового показать в своём доме что-то интересное, Элла искренне любила, а вот бабушка первое время вызывала у неё лишь неприятные чувства. Вероятно, причина крылась в заметной «прусскости» Елизаветы-старшей, в её манерах, в акценте. К тому же всё, что напоминало Пруссию, в Дармштадте воспринималось исключительно негативно. Лишь постепенно Элла прониклась к бабушке глубокой привязанностью, в итоге беззаветно полюбив её. Сама же Елизавета Прусская с самого рождения внучки, получившей её имя, не чаяла в ней души. Радовалась её успехам, подмечала в характере своей любимицы некоторые черты, схожие с собственными. Набожная и благочестивая, мать герцога Людвига отличалась большим милосердием. Главным делом её жизни стала забота о бедных. В Дармштадте по её инициативе был учреждён дом диаконис Елизаветинского монастыря, на который она пожертвовала крупную сумму. Кто знает, не у немецкой ли бабушки Элла впервые познакомилась с некоторыми идеями, впоследствии претворёнными в жизнь ею самой.