Что ж, он имел по этой части богатейший опыт: тысячи пленных солдат, бойцов Сопротивления и невинных гражданских людей – взрослые, старики и дети – были растерзаны клыкастыми питомцами овчарен «багрового лионца» в годы оккупации Франции. Этот жуткий сон становился реальностью здесь и сейчас, в боливийской сельве.
Наверное, потому-то мы и начали славно, что нам уже было за кого мстить. Уже целый список был выведен в наших душах. Буквы этого списка наливались красным, багровым плеском моря вопящих душ – жертв «лионского мясника», они горели, как раскаленные прутья, которые палачи в Ла-Пасе с ухмылками прикладывали к нежной, словно лунным светом облитой, коже Лойолы Гусман. Буквы эти вспыхивали, как огоньки сигарет, которые они тушили о живот и ладони Марии. Они взывали к нам, сочась кровью, как из вырванных ногтей Марии. Что ж, она никогда не жалела, что ей не сделать себе маникюр…
II
Ненависть… Мы проходили её школу урок за уроком, вчитывались в её учебник параграф за параграфом. И с каждым шагом её нестерпимое пламя жгло нас изнутри всё сильнее. И тогда уже мы чувствовали, что чем жарче огонь внутри, тем морознее становится пустота джунглей вокруг нас. Джунглей, которые уже проглотили Бенхамина и Лорхио Ваку, а потом и Блондина, которые были с ними заодно.
О Карлосе, о Лорхио Ваке – моем лучшем и самом близком друге со времен Альто-Бени – думал я, когда высматривал в прицел «гаранда» своего первого солдата. Сан-Луис, Дариэль Аларкон и мы, шестеро боливийцев, затаив дыхание, следили, как солдаты шли вдоль берега Ньянкауасу. Беспорядочно, не выслав дозорных, без фланговых охранений. Им, видимо, казалось, что это прогулка по девственным чащам сельвы в увольнении… Что ж, мы готовились превратить эту прогулку в незабываемое воспоминание. Для тех, кто останется в живых.
Всего неделю назад эти воды проглотили Лорхио Ваку, и он успел только нелепо, совсем по-мальчишески «ойкнуть»… Мне казалось, что стук моего сердца разносится по округе. Меня колотил озноб. Я впервые видел врага так, прямо перед собой.
Потерю Карлоса я перенес очень тяжело. В Зверском походе мы шли с ним порознь: я – в базовой группе, вместе с командиром, а Вака – в тыловом охранении. До сих пор мне не даёт покоя мысль: будь я с ним рядом, на том треклятом плоту, этого бы не случилось… Он бы не утонул так нелепо, в самом конце похода, когда мы уже подобрались вплотную к «нашему дому».
Наш дом… Так, только так называли мы Каламину на спасительных привалах. Впрочем, иногда я думаю и по-другому. Может, и хорошо, что его поглотили мутные воды Ньянкауасу. Он ушёл от нас в самом начале кошмара. Кто знает, что суждено было бы ему испытать, не перевернись этот треклятый плот во время переправы? Может, он канул бы в омуте Йесо? Кто знает…