И вот, когда уже стало светать, когда утренняя роса, словно святая вода, окропила прибрежные джунгли, прибив к листве порхающих бабочек, Сан-Луис вдруг передал по цепочке, что если мы встретим солдат, мы дадим бой. Эта новость привела боливийцев в смятение. Веласку стал трясти крупный озноб, и капли трусливого пота покрыли его вытянутое, и без того бледное лицо. Нам всем стало страшно, но другие пытались хоть как-то совладать со своим страхом. Я вдруг подумал: «Хорошо, что Сан-Луис сказал это только сейчас… А то к утру мы бы все перегорели от волнения…»
Не прошло и десяти минут после новости Сан-Луиса, как впереди послышался шум ломавшихся веток, потом голоса – громкие человеческие голоса вперемешку со смехом. Они совсем не таились, беспечные, они по джунглям, как хозяева, и даже не думали скрываться. Особенно выделялся один – балагуристый, звонкий, молодой. Он всё жаловался (но шутя, с прибаутками), что сигнал тревоги застал его в аккурат на толстухе из продуктовой лавки.
«Это которая, Челита?..» – раздался другой голос, хриплый, будто простуженный. «Она и есть…» – отвечал первый. «Да, Пеласио, на ней уже полказармы перебывало…»
Нам было отчётливо слышно всё, что они говорили. А тот, что был Пеласио, не унимался. Он без умолку тараторил о том, как условился с ней в полночь встретиться возле амбаров, где те вплотную примыкают к заборам казармы, и как в начале она ломалась, а когда он подарил ей бусы, дело пошло, как по маслу, и какая у неё шикарная задница, и как она боялась щекотки, когда он хватал её за колени, и как белели изнутри её гладкие ляжки… Этот Пеласио… оказалось, он шёл впереди колонны. Винтовка беспечно закинута за спину, болтается на ремне, и он болтает без умолку, то и дело оборачиваясь к товарищам. Чтобы они не упустили ни слова.
Дело в том, что Сан-Луис приказал не стрелять без команды. Выпустить на поляну как можно больше солдат – в этом был его план. Мы сидели, застыв от напряжения, слушая, какие штуки этот обреченный вытворял со своей Челитой на сеновале за забором казармы. Что ж, он хоть что-то успел в своей жизни. Потому что тут у Серафина сдали нервы. Его палец нарушил приказ Сан-Луиса и дернул за спусковой крючок «М-1». Его выстрел показался мне громом.
Очередь оглушительным треском порвала тишину джунглей, и в тот же миг я увидел: то, что было смеющимся лицом, с надвинутым на глаза козырьком солдатской кепки, вдруг лопнуло, словно бычий пузырь, набитый густой кровью. Тело солдата с чем-то страшным вместо головы, смотревшимся, как зияющее-красный бутон на стебле шеи, как в замедленной съемке, с плеском повалилось в воду.