Через вечность (хотя на самом деле, всё случилось почти одновременно, а весь бой длился не более пяти минут) раздалась матерная брань. Это Сан-Луис, хрипя, словно чужим голосом, выругался. И для всех, кто был в засаде, это прозвучало, как команда «Огонь!»
Шквал пунктирных трассеров, словно молниеносно выплюнутый клубок стальных плетей, прошил все пространство впереди нас. Очереди одна за другой хлестали по фигурам шедших, по их рукам, животам, рвали их ноги и лица. Секлись вперемешку с ошмётками веток и листьев, щепками от стволов, брызгами крови и человеческого мяса.
Я с остекленевшими от ужаса глазами, в грохоте винтовочной стрельбы, словно в беспамятстве жал и жал на курок своего «Гаранда» до тех пор, пока затрещина не привела меня в чувство. В искаженном гримасой лице я с трудом признал нашего добряка Бениньо.
Наша атака навела на них такой ужас, что они даже не сообразили выстрелить в ответ. Как стадо напуганных диких свиней, солдаты сквозь чащу бросились врассыпную. А семеро из них остались лежать на поляне и в зарослях на подступах к ней. Два трупа скатились в воду. Четверых раненых мы взяли в плен. Бледные, они испуганно озирались, с ужасом глядя на нас. У двоих штаны намокли от мочи. Только двое из них старались сохранить самообладание – один из них был капитаном, а другой майор. Хотя удавалось им это с трудом. Их трясло, как в ознобе, и майор никак не мог засунуть трясущимися руками себе в рот сигарету, которой его угостил Бениньо.
Сан-Луис попросил меня перевести пленным, что им ничего не сделают. Потом мы построили их в цепь и отвели в лагерь.
Командир сам говорил с ними. Он говорил о революции и о свободе. Инти переводил им. Но вряд ли они что-либо понимали. Они всё никак не могли унять свою трясучку. «Они всё время думаю, что сейчас мы их расстреляем», – сказал, наконец, наш комиссар, перекинувшись парой слов с капитаном. Капитан держался молодцом. Выяснилось, что он симпатизирует латиноамериканской революции и что у него брат учится на Кубе. Таня осмотрела их раны и сделала перевязки. Раны оказались пустяшными – скользящие царапины. Когда их подлечили, они, кажется, поверили в конце концов, что их не убьют.
– Мы вас отпускаем, – сказал Рамон. – Переведи им, Инти. Надо только забрать у них всю пригодную для нас одежду. Кроме этой пары обоссаных штанов, – с усмешкой заметил командир, кивая в сторону двух других жалких «воинов». Они выглядели совсем ещё детьми. Наверное, и не брились ни разу…
V
Это же надо: семерых мы уложили наповал, а остальные получили только легкие царапины. Что ж, военная удача всегда была на стороне Рамона. Особенно в начале нашей герильи. Фортуна любила командира.