Я твердо верю в одно: там, в боливийской сельве шедшие вслед за своим командиром, те, кто остался с ним до конца, сделали то, что должны были сделать.
И кто знает, может быть, высшая, недоступная непосвященному взору необходимость заключалась именно в том, что теперь с нами нет ни Коко, ни Рикардо, ни Карлоса, и других, кто нес свое звание человека, этот тяжкий крест, до конца… И даже в том, что Камба, этот хорёк, жив до сих пор, и я слышал, перебрался сюда, в Европу…
III
В Альто-Бени мы здорово трудились, а в Каламине мы трудились, как одержимые. Ведь с нами был сам Фернандо, и все больше чего-либо страшились какой-нибудь оплошностью вызвать его неудовольствие, получить замечание. Но, всё равно, времени оставалось достаточно, и я много читал… Что и говорить, до того, работая в поле с отцом, я редко заглядывал в книги. И еще… встреча с Марией перевернула мою жизнь.
В герилью я попал благодаря Родольфо Салданье. Он был связным городской партизанской сети, создаваемой в Боливии под руководством Че. Но об этом я узнал много позже, уже в Гаване. Салданья работает теперь на радио «Абана Куба», переводчиком с кечуа.
Тогда, семнадцатилетним юнцом, я знал лишь то, что по моей матери мы с Родольфо дальние родственники. Салданья и познакомил меня с братьями Передо. Встреча, изменившая всё для меня. Как древний обряд посвящения кечуа, когда подросток переступает черту очерченного шаманом круга взрослой жизни и становится мужчиной-охотником…
Хотя не было ни костров, ни мучительных татуировок… Салданья попросил отца отпустить меня с ним в Камири, привезти продуктов на праздник. Мы подъехали к лавке и остановились возле джипа, запыленного, с налепленной на кузов и бампер грязью. Капот был поднят, и под ним, нагнувшись, копались в недрах мотора двое. Услышав звук мотора нашей машины, они выпрямились… Не было ни костров, ни шаманских бубнов, но мне послышался нарастающий гул барабанов и топот босых ног, исполняющих танец… Взоры шедших навстречу сверкали, словно отсветы бликов пламени… Их осанка, лица, словно из камня выточенные… Лица индейских вождей, ведущих свой род от андских кондоров. И их взор, исполненный снега и света отрогов Анд…
Особенно Инти… Брови, густые, иссине-черные, простирались над угольно-черными зрачками, от длины загибаясь кверху. Словно крылья царственной птицы, парящей в ослепительной вышине, недвижно распластанные в восходящих потоках, на уровне заснеженных пиков…
– Вот, привез вам бойца, – поздоровавшись, произнес с улыбкой Родольфо. Он, видимо, рассчитывал вызвать смех, указывая на мой не бойцовский, мальчишеский возраст. Хотя я, рослый, огрубевший от постоянной работы на поле под солнцем и ветром, выглядел старше своих неполных семнадцати. Родольфо протянул руку для приветствия, но Коко показал ему ладонь, черную от блестящей на солнце моторной сажи.