На основании этих документов я могу сообщить, что мой дед по материнской линии женился на женщине, которая была на двадцать лет моложе него; что рождение моей матери было узаконено через двадцать два года после того, как она появилась на свет; что мой дед по отцу был незаконнорожденным сыном Хелены Фейерабенд, чей род занятий был «гастролерша» (Gästin); что он заменил букву «i» в фамилии Feierabend (Feierabend — распространенное слово, означающее конец работы, шабаш) на более экзотический «игрек»; и что он женился на Марии, урожденной Бизяк или Пезяк, словенке из местечка Бохиньска Бела. Я познакомился с Марией, когда мне было семь. Она сидела в углу большой комнаты, одетая в черную крестьянскую робу. Хотя она уже была слегка не в своем уме, она все еще выглядела величественно. Она заговорила со мной на немецком с сильным акцентом и поведала историю двух своих замужеств. «Я вышла за железнодорожника, — сказала она, — он умер; но я сразу же — эти два слова она произнесла громче остальных — вышла за другого железнодорожника». Потом она повторила эту историю сначала. Еще она рассказала мне о том, как улучшила свое зрение, промывая глаза мыльной водой. «Это больно — но потом глаза видят лучше». Я виделся с ней один-единственный раз. Это было очень давно, и я был смущенным маленьким мальчиком — но я часто думаю о ней с грустью и чувством утраты.
У моего отца было два брата и две сестры. Дядя Каспар был лысым господином с дерзкими усами, а кроме того, у него не было указательного пальца. Практически по каждому вопросу он имел очень твердое мнение. «Дисциплина полезна для души», — говорил он мне и подкреплял сказанное затрещиной. В шестьдесят пять он женился на двадцатилетней; когда ему было шестьдесят шесть, они развелись. Тетушка Юлия была мрачной старой девой со скрипучим голосом. Она пыталась выйти замуж, но оставила все попытки после того, как один из потенциальных супругов отчалил с ее сбережениями. После смерти моей матери, в годы войны, она присматривала за домом, где мы жили. Когда она покинула нас, вместе с ней покинули нас и серебряные ложки, вазы, деньги, масло и мука (редкие в военное время).
Тетя Агнес была женой станционного смотрителя в Каринтии. Мы навещали их, когда мне было пять или шесть лет от роду. Я помню цветастые сельхозмашины, которые разгружали на станции, скорый поезд, который проходил мимо днем, ресторан и птичник на заднем дворе. Я проводил дни, забираясь на холмы, возвышавшиеся над железной дорогой, и до сих пор у меня остались шрамы от падения в овраг. Время от времени я заходил в птичник, закрывал дверцу и произносил речь, обращаясь к его узникам — это была великолепная подготовка к моей будущей профессии. Однажды утром тетя Агнес решила приготовить на обед курицу. Она закрыла дверь кухни, чтобы я не мог зайти; я занервничал, расколошматил дверное стекло и обнаружил ее с мертвой курицей и руками, сильно перемазанными в крови. Я освободил оставшихся птиц, бежал на холмы и оттуда наблюдал за тем, как тетя Агнес пытается загнать птиц обратно в курятник. По вечерам мы вместе ходили в местную гостиницу. Папа ставил меня на стол, и я пел песни, которым научила меня мать. Я получал аплодисменты, папа — пиво за счет заведения.